Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Собака продолжала лаять, затем заскулила.

– Я схожу, посмотрю, – девушка тряхнула головой, разметав по плечам тёмные пряди, оставила подсвечник и скрылась, растворяясь в темноте.

Сашка копал, чувствуя ломоту в суставах. Мало того, что днём от раскопок покоя нет, так ещё и ночью заставляют. Влажная, разжиженная земля мерзко чавкала под ногами. Вспомнив лицо Зазвизина из сна, его решительно сведённые брови, клин седой бороды, бугорки вместо двух пальцев, Шурик подумал, что если такой человек и захотел бы спрятать золото, то спрятал бы не иначе как у чёрта под носом. И если Иринка не врёт, и клад действительно здесь, то почему его не нашли раньше? Эвон всё как перерыли! Что-то странное происходит. Надо у неё расспросить, а то непонятно: то дом новый, то старый, то опять новый, развалины, бомбёжка, полицаи, про прадеда зачем-то спросила. Вернётся, ВСЁ-ВСЁ расскажет! Уж я потребую! Нашли Ваньку, только и знают – помыкать! Сама не могла, что ли, выкопать? Запачкаться испугалась?

Бурые комья глины кидались тяжело. Яма заглатывала его чуть выше поясницы, когда лопата уткнулась в твёрдое. Соскоблив острием грязь, Шурик нашёл обыкновенные, местами прогнившие доски. Они так и просились в руки. Отодрав, местами отламывая, пару досок, Шурик скорее ощутил, чем увидел пустое пространство. Где эта чёртова кукла?! Её ещё ждать! Пустота пугала, но Сашке надоело бояться. Он в двух шагах от миллионов! Золотые слитки уже обжигали глаза, когда он спустился в пустоту. Облокотился локтями, но до дна не достал, отпустил один локоть, затем второй, повис на вытянутых руках, зажмурился и спрыгнул. Пол отпружинил сразу же. «Метра два будет» – решил…

Коридор, ход, второе дно – чтобы это ни было – тянулось в одну сторону, наискосок по левую руку. Припомнив в общих чертах расположение дома, Шурик расхохотался, и эхо ответило ему тем же. Не дурак был! Вход в доме, а лаз на улице! Догадайся попробуй. Рядом с домом никто и не искал. Но что-то сдерживало путь по коридору. Какой-то посторонний гул. Словно два хмельных кузнеца далеко-далеко ковали подковы и мечи. Блин, свечу забыл! Сашка задрал голову и смутился. Обратно-то как? Если не придёт Иринка, то дело плохо. Он попытался в прыжке ухватиться за край доски, но не получилось. Ещё раз – тот же результат. Ладно, подождём. Авось скоро вернётся. Не проходило чувство неловкости. Что-то здесь не так, что-то он упустил. Подпрыгнул ещё раз, уже не делая попытки зацепиться, и прислушался. Точно! Под ногами скрипнули доски. Не земля! Доски! Третье дно? Отгрёб нападавшие сверху комки грязи, нащупал щель и просунул в неё подушечки пальцев. Доска поддалась легко, как будто и не была приколочена.

Чувство погружения можно сравнить только с полётом. Третье дно было достаточно узким, так что пришлось встать на четвереньки. Сплёвывая пыль, отряхивая голову, Шурик огляделся. Что можно разглядеть в темноте? Ткнувшись, подобно слепому щенку, туда-сюда, он с удивлением обнаружил слабое свечение, крохотное настолько, что светлячок по сравнению с ним мог оказаться солнцем. Сашка полез на свет, гадая и предполагая. В лучшем случае это могло быть золотой монетой, в худшем – гнилушкой, он слышал, что бывают такие – светятся в темноте. Но тревога не проходила. Кузнецов охватил азарт, гул нарастал. Ещё немного, и он смог рассмотреть очертания не то двери, не то просто чего-то равномерно-чёрного, словно пласт угля. Светлая точка, как фонарик на каске шахтёра, маячила высоко над полом. Или под полом? Сашка задумался: как определиться в этом третьем дне? Где он конкретно находится? Словом, светило сбоку от черных контуров.

– Эй! – донеслось сверху. – Ты где?

Шурик пополз обратно:

– Здесь я! Сейчас!

– Где ты? – голос Иры, казалось, дрожал от волнения. Или страха? Или недоумения? Он решил, что она его не слышит. Выбравшись из третьего подпола во второй, он позвал Иру, но услышал лишь лай собаки.

Покрутив головой, Сашка увидел приближающуюся из лаза, хода или чёрт знает чего и как называется, фигуру.

– Ирка? – окликнул.

Но то, что приближалось, не могло быть Ирой. Это был Спортсмен.

«Он не умер! Не умер! – от радости заныло сердце. – Я копал что-то. Могилу! Для него! А он живой!»

– Да, я живой, – сказал Спортсмен, приблизившись, разбитые губы кровоточили. – Я буду жить вечно, Шурик. Пойдём с нами?

Сашка хотел было протянуть руку, но замешкался. Прямо перед ним сверху упала верёвка.

– Быстрее! Поднимайся! Здесь нельзя летать! – крикнула Ирина.

– Не слушай её. ОНА НЕ ЗНАЕТ!

– Быстрей же! – голос сверху захлёбывался.

– Пойдём! – Спортсмен всё ещё предлагал протянутую руку, медленно сжимающуюся в кулак.

– Нет! – решил Шурик, хватаясь за верёвку и ощущая, как пот бежит по спине.

Спортсмен расхохотался, лицо лопнуло и потекло по плечам и груди, обнажая куски плоти. Призрак разжал кулак, на ладони лежала – и Шурик ещё за секунду до этого знал, что будет там лежать! – верхняя золотая челюсть.

…Он закричал и проснулся, вскинул голову с лежащих на столе рук, рассвет буравил солнечным светом комнату через оконце и освещая вздутое, в кровоподтеках лицо Спортсмена. Он держал в вытянутой руке верхнюю челюсть и, как прорвавшийся из сновидения кошмар, прохрипел:

– ВОЗЬМИ СВОЁ ЗОЛОТО, ЩЕНОК!

Вторая рука глыбой взгромоздилась на плечо, пронзая внезапной болью. Шурик, вопя, успел взглянуть на неё. Увидел – подобные когтям длинные ногти, врезающиеся в кожу через ткань, и тут же грохот выстрелов и запах сгоревшего пороха навалился, удушая.

Молчун начал стрелять первым. Проснувшись от крика, он, не задумываясь, всадил в Спортсмена половину обоймы пуля за пулей. Тот отшатывался, сгибался, припадая на колено, пытаясь подняться. Маруся, натянув одеяло до подбородка, наблюдала, сдерживая рыдания, застрявшие в горле. Бортовский вцепился в автомат, держа монстра под прицелом. Шурик при первой возможности, увернувшись, сжался в углу, лиловый от испуга.

Спортсмену удалось подняться на ноги, выплёвывая мутную пену. Закатив глаза, он удивлённо хлопал себя по дырам, оставленным пулями, видимо пытался удержать сочившуюся из них грязновато-жёлтую жидкость. Черты лица с трудом угадывались под сморщенной оспой, напоминающей поджаренную на крови яичницу. Маруся не выдержала:

– Он живой! Не стреляйте!

– Так я и поверил, – Молчун перезаряжал обойму.

Привлеченный миганием фотовспышки, умело и резво подсоединённой Балагуром к аппарату, монстр двинулся к нему. Молчун ещё раз выстрелил в спину, будто пальцем в небо – никакого результата. Переваливаясь и покачиваясь, Спортсмен подходил к кровати, оставляя за собой лужицы слизи. Споткнувшись об спинку, завалился на сетку, как слепой, ощупывая пространство. Балагур не ждал: разинув рот, пятясь, оказался ближе всех к двери, пнул её и рванулся наружу. Комок в горле выскочил, и Маруся начала визжать.