Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

Если у кого и есть право вмешаться, то у меня в первую очередь.

Вероника встала с коляски и вскинула руки. Они стали обрастать чёрными перьями. Её это не удивило.

Ворона идёт к голубкам , весело подумала она.

Вампиры ничего не замечали, увлечённые своей страстной пляской. Макс стал крохотным, как лилипут. Инна раздулась до потолка. Странно было, что при таком нарушении пропорций танец вообще мог продолжаться.

Синий цвет потух. Танцпол залил багровый луч, но в прожилках между его частицами проступили зелёные линии. Вероника видела Инну, но смотрела уже не на девушку, а сквозь неё. Пульсирующий зелёный клубок из сплетений тонких линий бился внутри Инны. Некоторые нити тянулись к Максу, в груди которого тоже был зелёный светящийся комочек. Красный свет не мог перебить это потустороннее свечение.

Вероника легко проникла сквозь прозрачную кожу циклопической Инны и нацелилась клювом на зелёный клубок. Танцующая великанша ни о чём не подозревала.

«Не стоит…» — жалобно попросил внутренний голосок.

Я злая Старая Ведьма , — ответила на это Вероника. — Мне всё можно .

И клюнула прямо в сердцевину зелёного комка.

Инна Вебер умерла через три дня. Возвращаясь после занятий домой, она попала под «БелАЗ», груженый цементом. Водитель и все, кто были свидетелями, клялись, что девушка просто шагнула на красный свет перед огромной махиной. То, что осталось от тела волейболистки, собирали по частям. Похороны прошли с закрытым гробом.

Макс продержался неделю после смерти любимой. На похоронах он не сдержался и стал рыдать, как ребёнок. Потом несколько дней он беспробудно пил, хотя до этого почти не употреблял алкоголь. Родные стали всерьёз беспокоиться за парня и подумывали о том, чтобы на время положить его в психиатрическую больницу, но так и не решились на это. Наверное, стоило всё-таки это сделать, потому что во время очередного запоя парень повесился на ремне в подворотне одного из баров. Его заметили, сняли с петли и пытались откачать. Не получилось.

Родственники Макса хотели похоронить его рядом с Инной, но родители девушки были категорически против того, чтобы их дочь лежала рядом с самоубийцей, пусть даже решившимся на такой шаг из-за любви к ней. Поэтому Макс упокоился на дальнем уголке городского кладбища, и между его могилой и надгробием Инны Вебер пролегло не меньше половины километра.

Паутина Юльки работала отменно — сведения об этих жутких событиях стекались к ней с минимальным запозданием. Она звонила и с нездоровым возбуждением рассказывала обо всём подругам. В том числе, конечно, и Веронике Лазаревой, которая слушала и ужасалась вслух, как все. И только самой Старой Ведьме было известно, каких усилий стоило ей не закричать в трубку в отчаянной попытке возложить вину на другого: «Это всё ты! Ты виновата! Если бы ты не потащила меня на тот дурацкий Хэллоуин, ничего бы не случилось, и все были бы живы!».

Но Вероника не сказала этого Юльке. Это был бы чудовищный обман. Ведь она хорошо знала, кто виновата в этой кровавой трагедии — Старая Ведьма, которая решила отомстить обидчикам за своё потерянное счастье.

И только она.

С утра стояла отличная погода: синее небо, жёлтое солнце, никакого ветра — и не скажешь, что в Краснопольске уже конец ноября. Во дворе смеялись дети, заливисто лаяла собака, а из салона припаркованной у подъезда машины доносился мотив песни «Как упоительны в России вечера». Было три часа пополудни, и вечер действительно был близко — но Вероника надеялась, что ей не доведётся узнать, насколько упоительным он будет.

Она склонилась над оторванным от тетради листом и уже десятую минуту пыталась придумать прощальную записку. Обдумала много вариантов, но каждый следующий казался ей нелепее остальных. «Я так больше не могу»? А то мама этого не поймёт, когда найдёт её мёртвой. «Сильно не горюй, держись»? После того, что она сделает, это будет выглядеть издевательством. «Прости меня за то, что я ушла»? Лицемерная банальность.

Прошло три недели после смерти Инны Вебер. Вероника продолжала работать через интернет. В заветный «Макдональдс» она сходила даже два раза. Многоэтажный «Биг-Мак» Веронике не понравился: «ушки», которые готовила мама, были намного милее её сердцу. Зато куриный «Мак-Чикен» пришелся ей по вкусу. Собственно, из-за него она и предприняла повторный поход в людный ресторанчик.

Рассказ Юльки о несчастном случае с Инной Вебер она восприняла со смутным недоверием. Казалось, что Вероника слушает очередной блок криминальных новостей по радио: страшные события где-то далеко за семью морями и не относятся к ней никоим образом. Но по вечерам в голову упрямо лезли воспоминания о сновидении, где она клевала зелёный сгусток в сердце Инны.

Это всё Старая Ведьма , твердила она, обнимая прохладную подушку. Я тут ни при чём.

Потом умер Макс, и Вероника тут же убедила себя, что это её давнишний знакомый, с которым она всего несколько раз перекидывалась парой слов. Теперь он погиб. Это, конечно, печально, но не конец света. И какой безумец возьмётся утверждать, что именно она виновата в смерти почти незнакомого ей человека?

В этой блаженной отрешённости она жила некоторое время, занимаясь повседневными делами. Но пришёл день, и это кончилось.

Вероника была одна дома. Почувствовав лёгкий голод, она подъехала на коляске к холодильнику, чтобы взять оттуда шоколадный батончик, оставленный со вчерашнего дня. Она открыла дверцу, заглянула внутрь — батончик лежал возле миски с холодным пловом, — и ярко-синяя надпись «SNICKERS» больно резанула глаза, словно прошлась по ним заостренной бритвой. Вероника зажмурилась — и в это мгновение на неё обрушилась страшная действительность без прикрас, такая, как она есть.

Я убийца , потрясённо подумала она. Господи боже мой… я убила их!

Не было никакой злокозненной Старой Ведьмы. Никого, на кого можно было бы спихнуть ответственность за смерть двух людей. С одним из них она когда-то испытывала то, что считала за счастье. Это сделала она, Вероника Лазарева — хорошая девушка, которая в жизни и мухи не обидела.

Она в ужасе захлопнула холодильник, будто это могло отгородить её от страшного откровения. Развернув коляску, она окинула паническим взором кухню, знакомую с детства — и не узнала комнатку, будто увидела её в первый раз. Всё было на месте — посуда на полках, стол, накрытый скатертью с разноцветными полосками, — но Вероника была здесь совершенно чужой, а в голове была звенящее ничто. На неё накатила тошнота. Она поспешила в туалет, где склонилась над унитазом, и её вырвало. Но даже когда желудок опустел, отвратительное ощущение — будто всю жизнь до этого дня Вероника смотрела кино на мутной плёнке и теперь, оторванная насильно от знакомого белого экрана, была выброшена в большой враждебный мир — никуда не делось.