Рэт Уайт - 400 дней угнетения

- Я люблю тебя, Kотенок.

- Я тоже тебя люблю, Кеньятта.

В тот день мы пошли в ювелирный магазин. Мы выбрали обручальное кольцо, чтобы оно соответствовало обручальному кольцу, которое все еще было у Кеньятты. Мы пошли в магазин для новобрачных, и я примеряла платья. Я сияла, пока продавщицы жужжали вокруг меня, рассказывая, как мило я выгляжу в этом платье или в том платье, и какую прекрасную пару мы создали. Я не могла представить себе более идеальный день. Все, что я пережила за последние 300 дней, казалось воспоминанием. Потом мы пошли домой, и реальность дала жесткого пинка моей наивной заднице.

Мы только что вошли, когда я заметила, что мои сумки были упакованы и стояли у двери. Следующим, что я заметила, была Анжела, лежащая на диване с индийской женщиной в красивом красно-золотом сари, которую я никогда раньше не видела. Я предположила, что женщина была новой девушкой Анжелы. Но это не объясняло, почему все мое дерьмо было упаковано.

- Привет, Анжела. Что происходит? - я повернулась к Кеньятте и указала на свои упакованные сумки. - В чем дело?

На этот раз, когда Кеньятта открыл книгу, я знала, что мне не понравится то, что он собирался прочитать.

-…Только через десять лет после принятия 14-й и 15-й Поправок, предоставляющих освобожденным рабам полное гражданство и равные права, федеральные войска отошли с Юга, вернув его местному белому правлению. Республиканская партия, которая тогда была борцом за права на восстановление и свободу, утратила контроль над национальной властью. С конца 1870-х годов законодательные собрания южных штатов, которые больше не контролировались "мешочниками" и вольноотпущенными, приняли законы, требующие отделения белых от «цветных людей» в общественном транспорте и школах. Любой, кто сильно подозревался в “чёрном” происхождении, был для этого «цветным человеком». Парки, кладбища, театры и рестораны были отделены друг от друга, чтобы предотвратить любой контакт между черными и белыми на равных с обществом. В 1890 году, несмотря на то, что 16 чернокожих в то время занимали свои посты и голосовали по этому вопросу, Генеральная Ассамблея Луизианы приняла закон, запрещающий черным и белым людям ездить вместе по железной дороге. Дело, оспаривающее закон, “Плесси против Фергюсона”, было передано в Верховный Cуд США в 1896 году. Закон, наряду с аналогичными законами на уровне штатов и на местном уровне, был кодифицирован Верховным Cудом, постановившим, что общественные учреждения для черных и белых могут быть «отдельные, но равные». Непосредственным результатом решения было то, что на всем Юге они должны были быть отдельными. Южные штаты начали ограничивать право голоса тем, кто владел собственностью или умел хорошо читать, тем, чьи деды могли голосовать, тем, у кого были “хорошие рекомендации”, тем, кто платил подушные налоги или мог пройти любое количество тестов, не требуемых от белых избирателей. В 1896 году в Луизиане было зарегистрировано 130334 чернокожих избирателей. Восемь лет спустя только 1342 – 1% - смогли принять новые правила штата…

-…Эти новые законы, отделяющие чернокожих от белых, были известны как «Законы Джима Кроу», уничижительный эпитет для чернокожих, произошедший от песенки «Прыгай, Джим Кроу», спетой в 1828 году Томасом Райсом, эмигрантом из Англии, исполнявшим её с вымазанным жжёной пробкой лицом, наряду со многими подражателями. “Законы Джима Кроу” распространились по всему Югу и быстро стали образом жизни. В Южной Каролине многие компании не разрешали черным и белым сотрудникам работать в одной комнате, входить в одну дверь или даже смотреть в одно и то же окно. Многие отрасли вообще не нанимают черных. Профсоюзы приняли правила, прямо запрещающие чернокожим работникам вступать в профсоюз, которые затем исключили их из профсоюзов, положив начало циклу хронической безработицы и экономического бесправия, который продолжается и по сей день…

-…В Ричмонде черные не могли жить на той же улице с белыми. К 1914 году в Техасе было шесть целых городов, в которых не было чернокожих жителей. В Мобиле, штат Алабама, черные не могли покинуть свои дома после 10 часов вечера. Знаки «Только для белых» или «Цветные» стали обычными достопримечательностями по всему Югу, разделяя бассейны, ванные комнаты, рестораны, театры, кассы, фонтанчики для питья, даже входы и выходы. Были отдельные парки, телефонные будки, тюрьмы, больницы, детские дома, церкви, школы и колледжи. Черные и белые студенты должны были использовать отдельные наборы учебников. Некоторые юрисдикции не позволяли даже хранить книги вместе. Суды хранили отдельные Библии для присяги в качестве свидетеля: однa - для черных свидетелей, и однa - для белых…

-…Штаты на Севере также не остались без влияния “Джима Кроу”. Дискриминация распространялась, как рак. Неписаные правила запрещали чернокожим работать на белых работах в Нью-Йорке и не допускали их в белые магазины в Лос-Анджелесе. В 1915 году Ку-Kлукс-Kлан был возрожден, и линчевания и сжигания на крестах "наказывали" чернокожих, которые не подчинялись "законам Джима Кроу", используя страх насилия, чтобы удержать чернокожих "на их месте"…

Я покачала головой. И снова радость сменилась болью, восторг - разочарованием. Несколько часов назад мы выбирали обручальные кольца, a теперь моя жизнь, мой мир снова перевернется с ног на голову

- Это - Шакила Гити. Она художник-Мехнди.

- Мехнди?

- Татуировщица. Она делает татуировки хной.

- Татуировки хной?

Я посмотрела на женщину в разноцветном сари. Потом на Анжелу, которая улыбнулась мне. На ее лице не отразилось ни капли враждебности, которую она проявила ко мне при нашей первой встрече, до того, как мы трахнулись. То, что я увидела, было что-то новое, что-то похуже... жалость.

- Кто будет делать татуировку?

Кеньятта улыбнулся. Это было ужасное зрелище. В выражении не было ничего теплого. Впервые я распознал в нем намек на озорство и злобу. Он получал удовольствие от этого.

- Ты. На твоем лице.

- На моем лице? Почему?

- А как еще ты узнаешь о дискриминации? Ты хочешь знать, каково это темнокожим людям ходить на собеседование, подавать заявление на получение банковского кредита, ходить в универмаг, а их будут судить, увольнять, презирать в ту минуту, когда они смотрят на твое лицо? Твое лицо сделает тебя гражданином второго сорта, таким же, каким мы были семьдесят лет после провозглашения эмансипации, свободным, но не свободным, эмансипированным, но все еще угнетенным. Куда бы ты ни пошла, люди один раз посмотрят на тебя и прикрепят к тебе с полдюжины негативных стереотипов.

Я покачала головой. Слезы капали из моих глаз.

- Пожалуйста, Кеньятта. Нет. Я… Я не могу этого сделать.