Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

Ночь уже близится, солнце за холм садиться. Дороги скоро видно не будет. Её и днём-то не очень разберёшь. Травой зарастает местами. Никого кругом, смотри, не смотри – не мужика, ни купчишки на этой дороге. Ни коров, ни домишек вокруг. Дичь да пустыня. И тишина, принцы уже умолкли. Только комары звенят.

Максимилиан ускорил шаг. Есть ему хотелось, ел он ещё днём, как приехали в Эшбахт. Да и чего так он ел, кусок хлеба солдатского да немного сыра. Но это ничего, пуще голода его жажда мучила. Он взглядом искал воды, очень пить хотелось. На ручей он и не рассчитывал, уже и луже был бы рад. Лужи в низинах на дороге были, в колеях вода стояла. Вернее, не вода, грязь, лужи почти высохли. Так что дотемна, он очень хотел найти лужу с чистой водой. Тропился.

Уже света было мало, когда он нашёл глубокую лужу у дороги. Кое – как напился, вода была мутноватой с заметным привкусом. Глина.

Он уже хотел встать от лужи, как услышал шелест. То шелестели кусты. Хоть и не рядом они были, но тишина вокруг стояла такая, что слышалось ему всё отчётливо. Юноша встал, стал вглядываться в кустарник, на всякий случай руку на рукоять кинжала положил.

Но ничего не увидел и решил поторопиться. Идти ему нужно было полночи, не меньше, так что пошёл он быстрым шагом. А солнце уже спряталось почти, но на краю неба, на востоке, засветилась луна.

Слава Богу, небо чистое, хоть что-то будет видно, иначе свалишься в чертополох в темноте-то. А ещё и в овраг какой, их тут тьма тьмущая.

Максимилиан шёл, думая, что придёт в полночь в деревню и поест что-нибудь у солдат. Хорошо бы бобов с салом и чесноком.

Застрекотали сверчки. Ну, хоть какие-то звуки, а то только шаги его слышно было да комаров звон. И как сверчки застрекотали, так стало совсем по ночному темно. Лишь луна светила. Да толку от этого немного было, там, где свет её падал на землю, ещё что-то различить можно было, а где тень, да низины там. Темень, хоть глаз коли. Чернота.

И тут снова шелест. В тех кустах, что справа за спиной. Откуда? Ветра-то нет. Кусты неблизко те, но юношу страхом пронзило от пяток до макушки, как кипятком прошло, а на затылке волосы зашевелились, словно тронул кто. Словно ветер был. Он обернулся резко, руку снова на кинжал, рука вспотела сразу, но не дрожит. Сам он глядит в ту сторону, откуда звук был, а там ничего. Тишина и темнота. На всякий случай молодой человек стал читать «Патер ностер». То, что на ум пришло, хотя знал он и другие молитвы. В том числе и солдатские, что просят дух укрепить. Прочитав её быстро, сделал несколько шагов спиной назад, да разве так идти можно, повернулся и пошёл быстро, благо, луна разгорелась и, кажется, светлее стало.

Наверное, показалось ему, не было ничего, но рука вспотевшая рукоять кинжала сжимала крепко, так идти ему было спокойнее.

И он снова пошёл, да так быстро, что только мог.

Но прошёл юноша немного, сто шагов, не больше, и снова услыхал шелест и шум за спиной, снова прошиб его страх от пяток до макушки. Резко обернулся он и снова ничего. Только луна да сверчки заливаются. Снова он стоял, снова читал молитву, всю ту же «Патер ностер».

И на ветер бы ему подумать хотелось, да нет никакого ветра.

Стоял он в нерешительности, не знал, что ему и думать, понять не мог: играет ли кто с ним, крадётся ли за ним или кажешься ему всё это.

Максимилиан всю свою сознательную жизнь готовил себя к ратному ремеслу. А в нём не преуспеть труса празднуя. И собравшись с духом, он крикнул в темноту:

– Эй, не прячься, выходи, коли не трус!

А сам кинжал ухватил покрепче.

И ещё страшнее ему стало, так одиноко и жалко звучал голос его в этой тёмной пустыне.

Никто не ответил ему. Ни звука в ответ не донеслось.

Сверчки замолкли на мгновенье, перепуганные его криком, и тут же опять зазвенели. И ничего больше.

Но теперь он не верил, что ему чудятся эти звуки. Он повернулся и пошёл опять шагом быстрым. Шёл, считая шаги, не слыша ничего опасного, но кожей на спине чувствуя, что кто-то идёт за ним. А перед ним низина, свет луны туда не достаёт, там темень непроглядная. Максимилиан стал быстрее идти, не разбирая дороги, лишь бы темноту скорее пройти. Побежал, даже не боясь споткнуться, и когда уже пробежал низину, как что-то будто подоткнуло его к тому, и он резко обернулся.

Тот страх, что он чувствовал до сих пор и не страхом был, а робость лёгкая. А теперь его страх принизил, как холод, что сковывает до полной недвижимости. Едва дышал, как будто камнем тяжким ему грудь придавило. И глаз оторвать не мог от того что видел. А видел он, казалось-бы, немногое.

Из сумрака, куда луна не проникает, да нет, не из сумрака, из мглы чёрной, изливаясь жёлтым светом, смотрели на него два глаза нечеловеческих. Смотрители именно на него. Смотрели пристально, неотрывно, бесстрастно. Едва ли не в глаза ему. И ничего в этих бездонных глазах не было кроме холода.

И он не вынес взгляда этого страшного, словно с ума сошёл, забыв разум человеческий, кинулся Максимилиан бежать. Спотыкаясь в темноте, с дороги сбежал, влетел в кусты и едва не упал, об корни ногой зацепившись. А за кустами овраг, а там земля с камнями, и он по этой земле вниз скатился и стал дальше бежать, вверх из оврага полез, кинжалом себе помогая. И только как вылез, решился назад обернуться.

И лучше ему не стало, ждал он, что глаза те исчезнут, как наваждение, а они вдруг рядом оказались. Десять шагов, на той стерне оврага они, опять за ним смотрят.

Тут он закричал:

– Что тебе, что? – И кинжала над головой поднял. – Не походи, коли жить хочешь!

И тут к нему стал разум возвращаться, подумал юноша: «Разве бы кавалер так бежал бы? Разве отец его так от зверя бежал бы?»

И вспомнил, как однажды сказал ему кавалер: «Бежать – не позор, позор – от страха голову терять».

И хоть колотилось его сердце, и хоть приближались к нему страшные глаза, стал он думать быстро, торопя себя:

«Что ж это за зверь, видно, что велик, видно, что страшен, но каков он?» – Размышлял юноша. – «Бежать от него глупо, догонит, на спину прыгнет, и тогда смерть. Сражаться? Эх, была бы хоть кольчуга, тогда можно было бы, а так, с кинжалом одним! А вдруг он велик? Да велик он, велик! По глазам видать! Разорвёт, кинжалом от такого не отмашешься. Эх! Не повезло. Может, укрытие искать? Да где тут?»

А тут он ещё и дыхание зверя услыхал. Дышал он низко да с рыком. Большой это зверь. Как только юноша его сразу не расслышал.

Нет, не отмахаться от такого кинжалом. Максимилиан сжимал оружие крепко и, старясь не отрывать надолго взгляда от жёлтых, страшных пятен во тьме, стал поглядывать по сторонам. И тут удача его ждала. Луна так стала ярко светить, что на холме, в десяти шагах от себя, он увидел белое дерево. Дерево было старое, сухое, без коры уже, оттого и белело. И ветки на нём были низкие и удобные, чтобы схватится. Тут же и кинулся юноша к нему, и услышал за спиной рык глубокий и недовольный. И хруст по кустам за собой.