Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– Ах, вот как, – произнёс кавалер и направил коня навстречу монаху. – Мне благословение не помешает.

Более бедного человека трудно было себе представить. Грубая, некогда монашеская одежда была ветха от старости. Сандалии из куска толстой кожи и верёвки, на груди деревянный крест, висевший на верёвке. Сам он был возраста неопределённого, худ, но как говорят, жилист, тащил телегу в гору не хуже мула. Увидав всадников, остановился и ещё издали стал кланяться, не раз и не два.

– Добрый тебе день, брат Бенедикт, – ещё издали крикнул Куртц.

– И вам хорошего дня, добрые господа.

Он пригляделся и спросил у Куртца:

– Я вас, кажется, помню. Мы встречались ведь?

– Да, святой отец, – Куртц спрыгнул с лошади и, подойдя к монаху, склонил одно колено, присел. – Я здешний землемер, вы благословляли меня три года назад, я говорил, что беременность у моей жены была тяжёлая. Вы говорили, что помолитесь за жену.

– И как же разрешилась беременность та? – Спросил монах.

– Слава Богу, разрешилась хорошо, спасибо вам, дозвольте руку целовать.

– Полноте, полноте, – монах, улыбался, но не подал руку, – не прелат я и не епископ, чтобы мне руки лобзать, и благодарить меня нет нужды, Бога благодарите, сын мой.

Волков заметил, что руки у монаха грязны очень. И заметил он кое-что ещё.

Куртц встал и всё-таки поймал монаха за руку, поцеловал её и, повернувшись к кавалеру, представил его монаху:

– А это кавалер Фолькоф, рыцарь божий, милостью курфюрста новый хозяин Эшбахта.

Монах, видно было, сразу обрадовался, ещё раз низко поклонился и произнёс:

– Ах, как это хорошо. Услышала, значит, заступница наша, Матерь божья, молитвы мои. Сколько лет я просил, чтобы послал Господь сюда господина хорошего. Доброго и деятельного, а уж о том, что он будет рыцарь Божий я и желать не смел.

Волков ему тоже поклонился, но берета не снимал, с лошади не слезал:

– Спасибо, святой отец, что несёте слово Божье людям моим.

– А как же иначе, – говорил монах, – то долг мой. А люди ваши жили в страшных лишениях, без слова Божьего и не выжить им было.

– В лишениях? – Спросил кавалер.

– В лишения, добрый господин, в страшных лишениях. За десять лет две войны через их землю прошло, да чума не милосердствовала, два года неурожая, дождями вон сколько оврагов намыло. – Он обвёл рукой окрестной. – И после этого всего ничего у них не осталось, всё у соседей просят, а соседи безжалостны. Лошадей для вспашки поля дадут, так втридорога просят. Семена дадут, так опять втридорога берут. Люди ваши живут в кабале. И вот же ещё беда, – брат Бенедикт обернулся и указал на свою тележку, – волки округу одолевают, никакую скотину нельзя оставить без присмотра. И детей нельзя, да и за взрослых боязно.

Все заглянули в его тележку и увидали труп разодранного в клочья козла. То, что это козёл, лишь по голове с рогами угадать можно было.

– Нашёл поутру, видно, с хутора соседнего убежал на погибель свою, – продолжал монах, – теперь вот, похлёбкой моей станет, бобы с луком у меня есть, не желаете ли господа ко мне в гости? Дом мой тут недалеко.

– Не досуг нам, – сказал землемер, – извините, святой отец, но нужно мне новому господину границы его земли показать.

– Про волков я наслышан от епископа вашего. – Сказал кавалер. – Друг мой, что приехал со мной, уже купил собак, грозиться извести волков вскорости.

– Благослови его Бог: и друга вашего, и нашего епископа доброго, то радость большая всей округе будет, – обрадовался монах, – благослови их Бог.

– А кто ж из соседей моих мужиков в кабалу загоняет? – Этот вопрос волновал Волкова почему-то больше, чем какие-то волки.

Монах ответил не сразу, помялся немного и только после сказал:

– Да он не плохой человек, но уж больно алчен, меры в сребролюбии не знает. Своих мужиков не милует, а чужих ещё пуще обирает.

– Так кто же это?

– То барон фон Фезенклевер, – нехотя произнёс монах. И тут же начал говорить с жаром. – Но как по душе его смотреть, то он человек незлобивый, жадность его самого ест, сам он от неё страдает.

– Это родственник канцлера, – шепнул землемер Волкову, – извёл всё графство своим стяжательством. Даже граф на него управу найти не может. Судится и рядиться со всеми соседями, знает, что канцлер его всегда выручит. Всё судьи за него. И он кичится этим.

– Но главная беда ваших мест не барон – волки, вот беда так беда. – Продолжал монах. – Истинная кара египетская, не меньше. И если соседи ваши на своих землях худо-бедно их бьют, то в вашей земле раздолье им. Ни страху у них нет, ни разума.

– Я ими займусь, – обещал Волков.

– Уж прошу вас о том, – произнёс монах, крестя кавалера, – благослови вас на то Бог.

На том они и расстались.

Монах пошёл на север, к жилищу своему, а всадники поехали вдоль западной границы на юг.

– А что у монаха с левой рукой? – спросил Сыч у Куртца, когда они отъехали подальше.

– Точно! – Вспомнил Волков. – У него вся рука изрублена. И пальцы, и кисть. Кажется, пальцы у него не разгибаются.

– Говорят, что несколько лет назад напали на него волки, – сказал землемер, – и руку погрызли. Тут в пустынях ваших их и вправду много.

– Волки, волки, волки, – бубнил кавалер и тут же добавил насмешливо, – только и слышу, но не видел пока ни одного.

– Да как же! – Воскликнул землемер удивлённо. – Лошади храпят, чуют их дух, не слышите, что ли? Следы то и дело нашу дорогу пересекали. Не видели?

– Нет, я не охотник, следов не различаю, – отвечал Волков.

– То и не любит монах волков, что они ему руку погрызли, – произнёс Ёган.

– Здесь все не любят волков, – заметил ему Куртц.

Поехали дальше на юг, вдоль границы, и не весел для Волкова путь был, куда не глянь овраги да репей с чертополохом. Лошадям, и тем не весело, дорога тяжкая. А через час заехали на крутой холм и с него увидали хутор из пяти домишек. Огороды, пару коров. Мужички чего-то шевелятся внизу. Работают.

– То, конечно, не моя земля? – С какой-то грустной завистью спросил кавалер.

– Нет, – отвечал землемер, на всякий случай заглянув в карту, – этот хутор барона Фезенклевера.

Волков уже хотел коня поворотить на юг, чтобы ехать дальше, как Сыч и говорит, указывая рукой:

– А не вон он ли скачет сам барон?

И вправду, мужик, приказчик или ещё кто так скакать не мог. Сказали по дороге три всадника, скакали резво, видно, что все на хороших конях. Ехали в их сторону.

И Волков поднял руку в знак приветствия. И первый из них тоже помахал им рукой.

– Едем навстречу, – произнёс кавалер, – иначе невежливо будет.

Он стал спускаться с холма первый, все остальные за ним.

Сыч был прав, и как только приблизились всадники, Волков понял, что пред ним человек важный. Все трое были при железе, хотя и без доспеха. На первом из них, коему не было ещё и сорока, была золотая цепь, и конь его стоил не меньше, чем конь у Волкова самого. А этого коня Волкову Брюнхвальд добыл, отняв его у форейтора Рябой рут.