Алексей Баев - In carne [СИ]

— Не видал, Ахрамей Ахрамеич. Никак нет, — пробормотал он. — А что, ушли? И волк с ним?

Хотел уж выдохнуть с облегчением. Несимпатичен ему стал зверь после давешней ночи.

— Да нет, — покачал головой Растрелли. — Алишер здесь. Дрыхнет, как убитый. Как улегся давеча, когда со дворца вернулись, в той позе до сих пор. А Мартынов девался куда-то. Аж страх за него берет. Я уж час как не сплю, а его все нет и нет. Куда ж он ушел-то, окаянный? Мест-то здешних не знает. Опасаюсь, как бы не заплутал.

И действительно, в голосе барина тревожно звякнула нотка беспокойства.

Тихон же, вспомнив ночное свое приключение, начавшееся с похода за белым волком к неведомой поляне, встрепенулся.

— Как, говорите, Ахрамей Ахрамеич, волка-то звать?

— Алишер вроде… А что тебе до его имени?

— Дивное оно, — проговорил холоп. — Не наше, не русское.

— Так он, Тишенька, не русский и есть, — улыбнулся Варфоломей Варфоломеевич.

— А какой же?

— Так никакой! Волк он.

И правда. Зовут же псов Янычарами да Мухтарами, а ведь тоже не русские имена. Тьфу ты! Клички. И все-таки что-то осталось… Что? Где слыхал он имя это? Вот вопрос.

Но это можно и на потом отложить. Теперича надобно харчи на стол выставлять. Время завтрака.

Тихон поднялся на ноги, потянулся и, чуть прихрамывая — ногу отсидел, — пошел в дом. Нужно в погреб спуститься, взять холодного молока, сыра, буженины. Хлеб — ржаной каравай — лежал на столе. Должно быть, с пекарни уже приходили. Пока кемарил.

Крышка люка была как раз под лесенкой. В том самом месте, где лежал зверь. Тише стало не по себе при одной мысли, что придется его будить. Но иного выхода нет. Потюкав волка в живот босой ногой, холоп отскочил на безопасное расстояние — вдруг спросонку тяпнет? Это тебе не шавка подзаборная. Ухватит за голяшку — и нет ноги.

Но зверь как лежал, так и остался недвижим. Даже не пошевельнулся. Тихон повторил попытку. Только на этот раз пнул волка посильнее. Результат тот же. Да что ж он — издох что ли?

Холоп присел на корточки возле волка и взял его двумя пальцами за нос. Вздохнуть захочет — проснется, никуда не денется… Никакой реакции. Видать, и правда издох. Барина позвать? Эх, его ль это дело? А чье?

— Ахрамей Ахрамеич, кажись животное Олег Прокопыча окочурилось! — крикнул он в открытую дверь.

Растрелли вошел в дом и, заглянув под лесенку, опустился перед зверем на корточки. Потом вообще стал на колени, приложил руку к шее волка, нащупал артерию… Не бьется сердце. Точно? Приподнял веко. На него равнодушно глядел остекленевший глаз. Мертвый.

Варфоломей Варфоломеевич встал на ноги, схватился за подбородок. Принялся ходить по избе, бормоча себе под нос:

— Вот ведь беда-то какая… Горе нам… Ох, Господи. Издох Лишерка… А умница-то был… Да что ж это такое? Как теперь Олег Прокопычу быть? И что с нами всеми…

От этого бормотания к Тихону начала потихоньку возвращаться память.

А когда вернулась полностью, стало вдруг нестерпимо страшно…

— Халтурщик ты, Растрелли. Или вор, что гораздо хужее. И где обещанные тобою янтарные капители? Антон Иванович доложить изволил, что почти готово. Мол, к пятнице будет все в виде законченном и прекрасном.

Императрица критическим взглядом осматривала собранный к ее переезду любимый приемный кабинет.

— И где, я спрашиваю, прекрасный вид? Одни недоделки! Вот говорил мне Щербатов, что тебе, басурманину, доверять нельзя, но я его не слушала. Думала, супротив государыниной воли пойтить не посмеешь…

Обер-архитектор стоял, опустив очи долу. А что скажешь, когда матушка Лизавета Петровна во гневе? Любым словом себе навередишь. Пускай выговорится, а там уж объясняться буду.

— Признавайся, Варфоломейка, куда сорок пудов янтаря дел? Умыкнул? И Лефорт, небось, в сообщничках… Пройдохи! Что ж ты тут два месяца ваял? Панели к стенам приворачивал? Ох, и дождешься ты на свою голову! Милость моя безгранична, да не вечна. В бастион тебя? Или, мож, в яму позорную? Науки захотел? Будет тебе наука…

Слова звучали страшные, однако по голосу Варфоломей Варфоломеевич понял, что буря, бушевавшая с четверть часа, начинает потихоньку стихать. Сейчас скажет: «Что с вас взять, рожи басурманские?» Да и остынет. Тогда и объясниться можно будет.

— Эх, что с вас взять-то, рожи вы басурманские? — словно прочитав мысли, выдала царица всердцах. — Ладно, пойдем обедать, обер-архитектор. Там и доложишь обо всем по порядку.

Царская столовая была недалече — на том же этаже. Государыня в сопровождении пышной свиты своей отправилась прямиком туда. В самом хвосте плелся убитый пропажей результата своего огромного труда Растрелли… И правда, куда ж колонны-то подевались? Кто их умыкнуть с самого дворца посмел? Вот загадка еще…

Уселись за стол.

Зодчему было велено сесть подле императрицы. Но не справа, как обычно, а слева. Щи хлебали молча. Когда ж подали окорока, зелень и паштеты, Елизавета Петровна велела Растрелли оправдываться:

— Что ж, молви слово за волю свою, Варфоломей свет Варфоломеевич. Не убедишь, пеняй на себя. Достанется тебе в награду вместо злата обещанного… Ну, я еще подумаю, чем отплатить. Говори!

Растрелли, пока вкушали первое, осмыслил и ситуацию, и как себя в ней вести, потому отвечать стал сразу.

— Смилостивись, матушка государыня! Сделали мы работу. Уж ко вторнику было все готово. Да и вчера я пред твоим приездом зашел взглянуть, так ли все иль что подправить надобно? Ладно все было. Как сделали в изначальном. Вот тебе истинный крест. Как на духу.

Встал. Перекрестился трижды.

— А куда ж, господин Растрелли, ныне-то все подевалось? Лефорт докладывал, что холсты под янтарь им в твоем присутствии собственноручно ножом иполосованы и в огонь брошены. Откуда ж они снова явились? Из адова пламени?

Варфоломей Варфоломеевич действительно присутствовал на символическом костре, который, собственно, сам и организовал. Да, сжег Антон Иванович теперь ставшие ненужными реликты. Своими глазами видел. Чертовщина какая-то, право слово.

— Ох, матушка… Да разве знаю я, что сказать-то тебе…

— А ты правду говори. Истину. Пусть она горькой покажется. Знаешь ведь, худая правда приятней доброй лжи. Давай уже, не молчи. Негоже барыне холопа упрашивать. Верно, князь?

Михайло Щербатов с набитым мясом ртом пробормотал что-то невнятное, но бурная жестикуляция его не оставляла сомнений в справедливости утверждения царицы.

— Видишь, Варфоломей, он меня поддерживает. Отвечай.

А что ж ответить-то? Коль и сам в непонятках. Дознание нужно. Поголовное.

— Матушка, свидетели тому есть, что всю работу к сроку мы изготовили. Вон и Мартелли, что те самые капители по моим чертежам долотами вытачивал, соврать не даст. И бригада его. Да и Павел Андреич, начальник твоих стражников, своими глазами все видал и красоту получившуюся хвалил. А на прошлой неделе сам же князь Михаил и приезжал, кабинет смотрел. Щербатов, ну чего ты-то молчишь? Ведь все ж своими глазами видел. Нет разве?