Алексей Баев - In carne [СИ]

— С кем? С Али Шером? — спросил Шура.

— С ним, — кивнула Морта. — Можете не отвечать. Вопрос риторический. Хоть и болезненный. Творец, вон, тоже никак не угомонится. Шлет и шлет на Землю своих инклюзоров, которые должны охранять Али Шера. И стеречь от людей меня. Разве не смешно? Да и Камень под шумок прибрать к рукам. А как же — такое сокровище! На Земле такому не место.

— Творцом вы называете Бога? — улыбнулся Стрелин.

— Ваш Бог — это всего лишь совокупный разум Земли и населяющих ее душ, — ответила Морта, улыбнувшись в ответ. — Он вполне живой, но нематериальный. Правы те, кто говорит, что Бога нет. Как правы и те, что считают, что Бог есть. Это величайший парадокс, но это правда. Творец же… Творец — сущность вполне материальная. Он живет в некоей огромной сфере в ближайшей параллельной реальности. На границе вселенных. В свое время он принес на вашу планету жизнь, он же показал нам с Али Шером и путь сюда. Но на этом дело ограничилось. Творец творит. Миры и цивилизации. Это его выбор — навыков и умений бессчетное количество. Срок жизни Творца невероятно долог. Не удивлюсь, если кто-то скажет мне, что он вовсе бессмертен… Да, будь рядом с ним Инкарнатор, созидание шло бы легче. Без того процента брака, что есть сейчас. Но Камень — личность. И он сам вправе решать, где ему жить. Кажется, у людей это называется свободой выбора? Вы б хотели, Александр, чтоб вас ее лишили?

— Ни за что на свете, — вполне серьезно ответил Шура.

— Вот. И он не хочет…

Морта замолчала. Подвинула к себе блюдо с закусками, отхлебнула вина. Шура тоже наконец-то доглодал гусиную ногу. Удивительно, столько времени прошло, а та даже не остыла.

— То есть вы, Морта, сделали так, чтобы мы явились к вам послушать эти истории? — первым заговорил Стрелин.

— И да, и нет, — ответила Морта. — Дело в том, что я хочу попросить вас с Тио об одной услуге… Нет, вы можете и отказаться, я все пойму.

— Вы скажите, о чем речь, а мы уж решим, — сказал Шура. — Не вы ли говорили недавно о свободе выбора?

Морта улыбнулась.

— Хорошо, — кивнула она. — Понимаете, я тут в некотором роде нахожусь в заточении, сама исполнить многих вещей не могу… В общем, нужно ненадолго проникнуть в прошлое — время и место я знаю, схватить там Али Шера и доставить сюда, в центр Мира.

— Только и всего? — саркастически усмехнулся Стрелин.

— Только и всего, — обезоруживающе улыбнулась Морта. — Если согласны, Инкарнатор отправится с вами. Он поможет.

— Ты как, Тио? — повернулся Шура к Петеру.

— С тобой хоть сквозь землю, — ответил Мужик.

— Когда отправляемся? — вновь спросил Стрелин у Морты.

— Немедленно, — ответила та. — И да, еще одно. Ничего и никого не бойтесь. Страх может пошатнуть вашу веру и ослабить души. Тогда… Тогда вы останетесь там, в прошлом. Причем, навсегда… Ну как, остались сомнения?

— Не надо задавать таких вопросов, — подал голос Петер. — Мы лучше пойдем. Где машина времени?

— Вы в центре Мира, милый мой Тио, — улыбнулась Морта. — Здесь не нужны машины. К нужному выходу я вас провожу. А ты, Пэрта, — хозяйка обратилась к Анжелике, — обязательно дождись меня здесь. Я скоро вернусь. Поверь, милая, мне есть, что тебе предложить…

Поздней осенью в Петербурге неуютно. Мягко говоря. С неба то снег сыплет, то холодный дождь идет. Слякоть с морозцами постоянно меняют друг дружку. И грязь такая, как в распоследней провинции. Не скажешь, что столица, пройди с полверсты хоть налево, хоть направо от величественных дворцов и храмов, туда, где живут людишки поплоше — без титулов, чинов и званий. Да и у хором не всегда пути вычистить получается. То ли мороз, то ли слякоть. В общем, на улице гадко.

Город-то винить не след, хороший город. И человече, его заселившие большей частью добрые, с головой и руками… Вот только место гнилое. Царем Петром выбиралось оно вовсе не для комфорту, а исключительно из-за стратегичной важности. О как! Чтоб шведу грозить, немцу всякому — мол, Балтика, она теперь тоже наша. И не теперь, кстати, а снова. Так что, смотрите у нас, вороги! Не бедокурьте…

Зато дóма-то как! Хотя, разве может быть дома плохо? Особенно, если дом этот выстроен в самом центре города, и до любого приятеля ли, заведения ли, куда друзья те заходят на стаканчик глинтвейна после службы, рукой подать. А в самом дому можно и печь затопить изразцовую, и камин, усесться перед коим — блаженное удовольствие. И тепло, и огонь веселый, от которого взгляду не оторвать… Сразу легко и радостно становится на сердце. И пусть на улице мразь, но ты-то знаешь — в столице живешь, не абы где. Стало быть, все дороги государства огромного рано иль поздно сюда выведут. Только лучше зимою. Аль летом. Ныне ж и в окно выглядывать не хочется — так на улице препротивно…

Свадебку в середине октября отыграли. Венчались рабы Божии Тихон и Ольга в неприметной чистенькой церковке, в той, что посреди слободки как раз и выстроена всем миром. Молоденький батюшка, что молитвы читал, был сурьезен и трезв, не в пример дьяку, что с утра на четырех ногах передвигался, отведав поднесенного дураком Тишкою зелена вина. В честь радостного события. Ну да ладно, со всеми случается. И Божьи слуги чай тоже человеки.

Гулянку устроили пусть не слишком шумную — в Ольгиной избе — да со всеми причиндалами. И драка была, а как же? Во дворе. Жених, слава Господу, не участвовал. А то б конец парадному камзолу, что Варфоломей Варфоломеевич холопу бывшему преподнес…

Сам же Растрелли слег после страшного того происшествия в своем доме. Ну, что приключилось с бедным Олег Прокоповичем. Сперва держался, а теперь уж второй месяц из дому не выходил — работал, лежа в кровати. Тихон ему специальных подставочек да подкладочек намастерил. Пусть не шибко удобных, да все лучше, чем пером по бумаге на трясущейся доске водить.

Да… Искали тогда взбесившегося бирюка по всему Петербургу и окрестностям, да результата не добились. Исчез проклятый зверь. Канул сквозь землю, собака бешена. А намедни, чуть рассвело, когда Тихон подавал Варфоломей Варфоломеевичу горячий кофе, то сказывал с чужих, правда, слов, мол, видели громадного белого волка в северных холмах, в чухонских землях… Кто его видал? Местные? Охотники? Мож, правда, а мож, и брешут.

Матушка Лизавета Петровна по смерти сподвижника своего особо не горевала, хоть похороны и устроила пышные. В память о былых заслугах. Сделал свое дело старик, честь ему и хвала. Но в тягость последние годы был — советами смущал без всякого пиетета к положению. Да еще и при слугах. Да комнату за собой держал — ни где-нибудь, в Зимнем дворце. Указывая тем самой царице на особое свое положение. Скончался, так ему и надо. Прости, Господи…