Алексей Баев - In carne [СИ]

Растрелли смягчился.

— Это ты верно придумал, пледы не помешают, — миролюбиво произнес он. — Только, боюсь, сегодня обратно мы не вернемся. Вдали от постелей наших переночуем. Олю свою предупредишь, все одно через слободу вашу ехать…

Карету трясло на ухабах. Петербург остался далеко позади. В хрустальные окна было видно, как разлетается из-под конских копыт и окованных жестью колес грязная хлябь. Чвах-чвах, чвах-чвах, чвах-чвах…

Тихон, сидя рядом с закемарившим Растрелли, смотрел на чуть заснеженные поля, на голые деревья, на покосившиеся избы крохотных деревенек, чернеющих изредка вдоль дороги. Иногда поворачивался к барину, поправлял подушки, подтыкал плед, чтоб тепло не уходило. Да… впервые парень видел, что Ахрамей Ахрамеевич в дороге заснул. По сему от всего сердца печалился. А ну, как болезнь не выдюжит, а ну, как помрет? Дюже жаль. Хороший человек. Душевный. Вот какой бес его в даль несет? А? Дошли б до Фонтанки. Иль в другую сторону. Нет, надобно ему в Царско Село себе на погибель. Тьфу, тьфу, тьфу…

На место прибыли к обеду. Остановились возле знакомого домика. Барина пока не будили. Пока конюх распрягал лошадей, Тиша наколол дров, затопил печь. Ну вот, в тепле всяко веселее. Вернулся на улицу. Распахнув дверцу кареты, легонько потряс Растрелли за плечо.

— Ау-у, Ахрамей Ахрамеич. Проснитесь. Приехали мы. Я уж и печку разжег. Давайте вам подмогу.

Растрелли с видимым усилием разлепил веки и с удивлением посмотрел на Тихона. Но, мгновение спустя, вспомнил, сообразил, где находится.

— Приехали, говоришь? Добро. Там в корзинках Меланья нам харчей собрала, так ты меня до домику проводишь, вернись за ними. Потап у своих отобедает, на конюшнях…

Обедали холодным мясом, хлебом да соленьями. Запивали горячим чаем. Меланья — душа-баба — не забыла положить в кисет пригоршню сухого листа.

— Ох, выспался, — говорил Растрелли. — Ты, Тишка, не смотри, что мало ем, не могу, как в былые времена. Налегай с аппетитом. Дела-то, парень, на пустой живот не делаются… А помнишь, как мы с тобою здесь летом жили? Не скучаешь по местным девкам, супруг молодой?

Тихон насупился. Нет, по девкам он не скучал. Вспомнил последние свои тутошние приключения, закончившиеся карцером. Слава Господу, не успели вздернуть холопа. Нда… Неужели то взаправду с ним самим случилось? Страху-то натерпелся. Брр…

— Да не кручинься ты, парень, — произнес Варфоломей Варфоломеевич. Заметил перемену в настроении. — Уж позади все. Одолели мы худо-бедно ту задачку, брат. И никто тебя вновь макать в отхожее место не будет. Кто прошлое помянет — тому глаз долой, знаешь? Оттай, не то иссохнешь совсем… Ох, как на духу тебе скажу, я и сам долго тогда над нашими приключениями думал. Пока не понял — пустое. Есть на нашей земле-матушке дебри, в которые и лезть-то не след. Все одно, разумом ты иных вещей не поймешь, как не старайся. Только сердцем, если напрячь сильно… Сердцем. Да… Вот перенапряг, глянь во что превратился? Нет, брат, пора и мне иную жизнь зачинать. Не так-то я и стар. Господь даст, оклемаюсь. Тогда годков десять точно протяну. Что печалиться о былом? Ну, укатили мои в Италию. Судьба, стало быть. Найду себе, как и ты, приличную мадам. Венчаться не стану, но жить не одному все веселей. Верно?

Тихон улыбнулся. Кивнул, но ничего не ответил. Нехорошо с набитым ртом. Некультурно… Ба! А с барином-то что случилось? Чудо ж!

И правда, Варфоломей Варфоломеевич выглядел сейчас, почти как до болезни. Щеки порозовели, зарумянились, глаза огоньком сверкали. Да и руки не тряслись. Держали чашку крепко, уверенно. Нет, слабоват пока, это точно. Но настроение поменялось — уже хорошо. Стало быть, выходим, подможем, чем сможем. Только вернулось бы все, сделалось как раньше.

Как раньше…

Наконец, вышли из дома.

Сперва Варфоломей Варфоломеевич еще опирался на руку Тихона, но шагов через двести отпустил, почувствовал, что может идти сам.

— А на кой нам во дворец-то, Ахрамей Ахрамеич? — спрашивал парень. — Глянуть что хотите? Али увидаться с кем?

— Надо Янтарный кабинет осмотреть, брат. И внимательно, — ответил Растрелли. — Предчувствие у меня, Тиша. Да и сон нынче приснился странный и удивительный. А ну, как вещий? Лучше все перепроверить.

— Вещий? — присвистнул Тихон. — Это как в живую, что ли?

— Можно сказать и так, — кивнул Варфоломей Варфоломеевич. — Вот, послушай-ка. Будто стою я на лужайке тутошней, пред матушкиным Летним дворцом, а навстречу Олег Прокопыч идет. Со стороны леса. Но голову не на плечах держит — там огрызок кровавый торчит, как и на самом деле было, а под мышкою несет. А я радостный, что вижу товарища, и ни капли страха на душе нет. Вот, значит… Подошел он ко мне, стал напротив и говорит. Мол, должен ты, мастер, днем завтрашним во дворец этот войти да проникнуть в комнатку, что своими руками минувшим летом обустраивал. Оглядись, увидишь комодик в дальнем углу, его опосля твоих работ доставили. Там, мол, на этом самом комодике, узришь большой красный камень. Ты возьми его, в мешок положь… Взял мешок-то, Тиш?

— Туточки, Ахрамей Ахрамеич, — сказал Тихон, похлопав себя по груди. — За пазуху упрятал.

— Правильно. От греха, чтоб вопросов лишних не возникло, — кивнул Растрелли. — Так вот… Положь, молвит, камень красный в мешок, да из дворца вон вынеси. Камень тот не простой. Изначальный камень забвения из дальней тихой бухточки, что в теплом синем море. И так давно он на Земле, сколь горы не живут.

— Да ну его, сбрехал! — засмеялся Тиша. — Разве ж может какой-то камень дольше всех гор земных жить?

— Цыц тебя! — рявкнул зодчий. — Слушай, коль спросил… Ну, мол, а вынесешь камень, отпусти Морту. Зазря его туда заточили, ошиблись страшно. Не он есть истинное зло, а Лишерка, что рядом со мною столько лет жил. Али Шер. Ворог он хитрый и безжалостный. А Морта? Морта — тьфу. Мож, коль волю ему дашь, так еще и на нашей стороне в союзничках ходить станет… Сказал так Мартынов, развернулся и вновь в лес пошел. А я гляжу вслед ему да вижу над деревами знакомую башенку. Ту, что к его дому пристроена. А еще дальше гору лысую — высокий холм. И над им самим радуга стоит… Стало быть, Тиша, коль не солгал мне сон, и красный камень в кабинете добудем мы, придется дальше ехать — в чухонские холмы. Вот, значит, как…

А тут уж и ко дворцу подошли. Стражники препятствовать не стали — узнали царицыного зодчего. Честь отдали. На Тишку, правда, посмотрели недобро. Тоже вспомнили. Да и пусть их.

В Янтарном кабинете солнце играло. Вот чудо-материал! За окном тучи хмурятся, а тут лето. Красотища! Все колонны с панелями на месте — никаких холстов тебе. Что ж тогда было-то? Взаправду морок? Похоже. Иначе как бы Мартынов груз такой приволок да сам потом все по местам нужным разнес? А с мороком Олег Прокопыч расправляться мог. На то и ворожей царский. Ну, да ладно. Не на стены сейчас смотреть полагалось.