Джонатан Мэйберри - Гниль и руины

— Что ты имеешь в виду?

— Мы позволили страху управлять нами и вести нас, а такой путь никогда не приводит к победе. Никогда. Давным-давно великий человек сказал, что «нам нечего бояться, кроме самого страха». Это никогда не было актуальнее, чем в Первую ночь. Страх стал причиной того, что люди паниковали и покидали оборонительные сооружения. Он заставлял их ругаться, вместо того чтобы работать вместе. Страх внушал им предпринимать такие действия, которые они никогда не сделали, если бы могли хоть минуту мыслить хладнокровно.

— Например?

— Например, не нужно было сбрасывать бомбы на города. Обычные и атомные. Множество крупных городов были разрушены; все люди умерли от ударной волны или радиационной болезни. Конечно, некоторые ожившие трупы тоже были уничтожены, но те сотни тысяч людей, погибших от бомб, вернулись как зомы. Я помню один из последних репортажей в Чикаго, где репортер кричала, рыдала, и молилась, она описывала тучи радиоактивных монстров, выползавших из-под руин города. Они так пылали радиацией, что убивали людей задолго до физического контакта. — Том покачал головой. — Страх привел к тому, что бомбы были сброшены.

— Это еще один факт, о котором нам не рассказывали в школе.

— И не расскажут, — сказал Том. — Поверь мне, каждый, кто живет здесь, в этом городе запрограммирован на страх. И в других городах, разбросанных вдоль горной цепи. Я полагаю, что если есть еще уцелевшие города, где-либо в стране или мире, в них люди тоже живут в страхе.

— Не все боятся, хотя бы…

— Да. Ты прав. Есть люди, которые не позволяют страху управлять их действиями. Подозреваю, это будет твое поколение, которое изменит все к лучшему. Большинство людей моего возраста и старше погрязли в боязни и уже никогда не найдут пути обратно. Но ты и твои друзья, особенно те, кто достаточно молод, чтобы помнить Первую ночь… Вы те, кто будет выбирать жить вам в страхе или нет.

— На прошлой неделе ты говорил, что люди в городе не доверяют ничему в «Руинах», думают, будто все поражено болезнью…

Том кивнул.

— Ты на верном пути. Мы — наш город — можем вернуть большую часть центральной Калифорнии. Не Лос-Анджелес, конечно, он потерян навсегда. Но мы можем отвоевать сотни тысяч квадратных километров пахотной земли. Мы можем вернуть целые города, подобные тому, в котором жил Гарольд Симмонс. Ты не думал, что три или четыре сотни вооруженных людей могли бы захватить его?

— Нам и близко столько не нужно. Пятьдесят людей в защитных куртках с винтовками, топорами и мечами могут сделать это. То поселение небольшое.

— Точно. На расстоянии одного дня пути находится дюжина подобных городов. Сотни — всего в нескольких днях отсюда, с пригодными для сельского хозяйства полями, на которых мы выращивали больше еды, чем могли съесть. Никто бы не голодал.

Бенни посмотрел на кекс, который он держал пальцами. И его вдруг осенило, что если Никс и ее мама были так бедны, как все о них говорили, что даже ингредиенты для кексов, должно быть, урезали их собственный рацион. Он положил его назад.

Брат облокотился на стол и тихо произнес:

— Позволь мне открыть тебе секрет, Бенни. Это будет наш первый общий секрет, не возражаешь?

Бенни кивнул.

— Я никогда не позволю Джесси и Никс голодать. Разве ты не замечал, что у нас на столе нет мяса семь дней в неделю, хотя мы можем себе это позволить?

Последовал еще один кивок.

— Это потому, что мясо стоит на их столе. Никс не знает, и ты должен поклясться мне, что никогда ей об этом не расскажешь.

Бенни попытался выдавить слова «я клянусь» но у него во рту так пересохло, что он не мог ничего вымолвить. Новый раскат грома прервал его попытку, и Том кивнул, словно сделка была заключена.

Когда, наконец, он смог заговорить, Бенни произнес:

— Не могу понять этого. Как может город позволять кому-либо голодать. Я хочу сказать, у нас есть система распределения и все такое. Разве она не рассчитана на обеспечение…

— Веришь или нет, до Первой ночи дела обстояли еще хуже. У сотен тысяч людей не было даже дома и еды.

— Что, так и жили на улице? — рассмеялся Бенни.

— Именно. Бездомные. Целые семьи. В каждом городе страны. Могу поспорить, этому не учат в школе. Восстание зомби изменило не все.

Бенни встряхнул головой не в состоянии уловить смысл.

— Ты знаешь, как Никс постоянно записывает что-то в свою записную книжку?

— Конечно.

— Это не просто блокнот. Она собирает туда всю информацию о зомах, которую может найти. У нее есть цель — уехать из Маутинсайда. — И он рассказал Тому об островах в Тихом океане и ее мечтах начать новую жизнь вдали без постоянной угрозы от живых мертвецов.

Том внимательно вслушивался в каждое слово, одобрительно кивая.

— Невероятно умная девочка. Ты никогда не думал позвать ее на свидание?

— Давай без этого.

— Ла-адно, — Том отхлебнул чай. — Поскольку идея Никс… Я ведь говорил, что это будет твое поколение, которое, возможно, изменит положение вещей. Некоторые из нас — слишком малое количество, правда — пытались изменить что-то, избавить остальных от ужаса. К сожалению, удача не сопутствовала нам. В течение двенадцати лет Маунтинсайд превратился в устоявшуюся структуру. А есть только одна вещь устойчивее страха, это рутина. Это иногда становится тяжелейшей вещью на свете — вытащить из нее людей, единожды туда угодивших. Они еще и защищают обыденность. Говорят, что такая жизнь проще, менее напряженная и сложная, более предсказуемая. Некоторые из них любят ностальгировать по этому поводу, мифологизируют происходящее, словно мы живем на Старом Западе, только с зомби вместо диких индейцев.

— Это глупо, — возразил Бенни.

— Скорее пугающе, — поправил Том, — но безопасно. Во всяком случае, они так решили. Это позволяет людям думать, что они знают размер и форму их мира. Кроме тех случаев, когда вы, дети, говорите об этом, ты почти нигде не услышишь, как кто-то вспоминает о мире, существовавшем до этого. Люди не спрашивают друг у друга, откуда они родом. Я имею в виду, они вроде как знают, и действительно, если ты посмотришь вокруг, то увидишь, что Маунтинсайд — это микромир всего бывшего глобального многообразия. Доктор Гуриджале был рожден в северной части Индии, старик Санчез прибыл из мексиканского города Оахака. Братья Меконг — вьетнамцы. Чонг китаец, а наш отец был японцем. И еще, из всех городских разговоров ты можешь сделать вывод, что мы «из Маунтинсайда». Конец истории. Всего остального мира не существует больше. Знаешь почему?

— Думаю, да, — ответил Бенни, — если они скажут, откуда родом, то должны будут поведать и о том, что произошло. И о тех… кого потеряли.

— Правильно. Горе подпитывает страх. — Том потер лицо ладонями.