Альфред Хичкок - Музей Монстров [сборник litres]

А парик был красив, из настоящего волоса, словно снятый с головы живого человека – причем, тем самым способом, о котором чувствительные люди предпочитают не догадываться. К тому же он прекрасно сохранился с далеких, подернутых дымкой времен и был якобы куплен у каких-то индейцев Центральной Америки. Впрочем, это было выше ограниченного понимания Шейлы. Ей хватало того, что вещь выглядела экстравагантной и красивой.

Подкрасив брови, Шейла заявила, что она намерена последовать примеру Чарльза Лафтона и отныне будет носить парик круглосуточно, чтобы пропитаться характером своей героини. Она ставила роль Мэг в один ряд с ролями леди Макбет, Порции и Офелии. Все это шло в печать с подачи Герберта. Ему в то время уже показывали на дверь, но он был недостаточно проворен, чтобы понимать намеки. Шейла даже удивлялась – вроде парень сделал дело и мог бы уйти. Ведь бессмысленно казаться таким тупым уродом! Но Герберт действительно был тупым. Он думал, что покорил сердце Шейлы, и, честно говоря, все больше нарывался на разрыв с публичным скандалом.

Шейла и раньше считала, что он станет неудобством, с которым ей рано или поздно придется столкнуться. К счастью (или к несчастью, если рассматривать случай с позиции Герберта), она в то время была поглощена каштановым париком – в фигуральном и буквальном смысле слова. Шейла везде ходила только в нем. Она обновила свой гардероб и изменила имидж. Съемки велись от Голливуда до НьюЙорка, и ее фотографировали то в чикагском аэропорту, то на обеде в «Савой», то на танцах в Трианоне. Это неописуемо возбуждало ее. Шейла чувствовала радость, которую не испытывала прежде. Но она чувствовала и нечто большее – ту силу, которая овладевала ею в минуты уединения.

Эта любопытная иллюзия – или, скорее, цепь иллюзий – началась с уверенности, что она не одна в своей комнате, что кто-то стоит за ее спиной. Фантазии все больше воплощались в реальность. Раз или два Шейла замечала, как кто-то прячется за этажерку, где она хранила парик. Ей даже показалось, что ее каштановое сокровище хотят украсть. Галлюцинации создавали чудесную волну свободного парения, но когда съемки закрутились вокруг родного городка Мег Пейтон, от Григсби Хезера, владельца парика, пришла депеша с категорическим требованием вернуть антикварную вещь. Естественно, Шейла порвала его письмо.

А галлюцинации нарастали. Однажды вечером, когда фильм был наполовину отснят, у Шейлы было странное видение. Она сидела тогда у туалетного столика, готовясь к выходу, и только что заправила под парик свои коротко остриженные волосы. Внезапно она увидела, что над ней склонилась чья-то фигура. Сначала Шейла приняла ее за горничную и даже зашла так далеко, что отдала ей несколько распоряжений. Но потом что-то странное в одежде существа удержало ее взгляд, и она с изумлением уставилась на цветастое, усеянное блестками пончо, наброшенное на плечи в церемониальной манере. Затем она увидела лицо – лицо старика, морщинистое, грубое и темное, как у цыгана. Видение длилось только миг. Потом существо за ее спиной растворилось в воздухе, легкая дымка опустилась на плечи Шейлы и исчезла в изящных формах груди.

И самое необычайное состояло в том, что в момент галлюцинации Шейла Девор испугалась лишь частью ума. А когда существо так странно исчезло, она ничуть не встревожилась – переход был настолько быстрым, что Шейла успела лишь вытянуть руку к звонку, чтобы вызвать прислугу. Но видение ушло, и рука повисла в воздухе.

Это случилось как раз перед тем, как ее близкие начали замечать перемены. Коготки Шейлы стали быстрее и острее. Любой, даже случайный взгляд Девор казался хищным и опасным. Ее манеры, особенно в публичных местах, стали по-кошачьи грациозны, словно у охотницы после игр гораздо более серьезных, чем та, в которую она теперь играла. Но самым изумительным изменением, происшедшим в характере мисс Девор, стала внезапная и беспримерная страсть к сырому мясу. Причем, она предпочитала сердца животных и птиц, которых мы приучены есть в немного более цивилизованном виде.

Даже ее агент по рекламе не решился воспользоваться этим. Он выбивался из сил, чтобы скрыть новую привычку Шейлы. Но Арабелла Бэст разнюхала дурной душок и налетела на нее, как сокол. У журналистки, между прочим, появился зуб на мисс Девор. Она намекнула на это в своем столбце, но миллионы американцев ее не поняли.

Тем временем Григсби Хезер развил бурную деятельность. Он направил Герберту длинное письмо, настаивая на том, чтобы тот забрал парик у мисс Девор, иначе это обрастет серьезными последствиями. «Парик заряжен энергией мстящего духа, – сообщал он в письме. – А это великая опасность для той леди, которая его носит. Я бы никогда не отдал этот экспонат моей коллекции, но меня заверили, что мисс Девор будет носить его лишь краткое время.» И так далее, и тому подобное. Однако Герберт, будучи богатым невежей, считал любой вопрос о «серьезных последствиях» чем-то похожим на пьяную драку. А поскольку он пережил их немало, то по привычке полагал, что справится и с этой – к тому же угроза исходила из далекой Англии.

Впрочем, «мстящий дух» его немного удивил. Надо признать, что в биологических видах деятельности Герберт разбирался лучше, чем в словах из трех и более слогов. Он заглянул в словарь и прочитал там фразу – «То, что передается от мертвого или изгнанного.»

Туфта, подумал Герберт. Этот придурок Хезер явно выбрал плохое слово.

На следующий день Герберт спросил о мстящем духе своего камердинера. В отличие от хозяина, тот имел несколько ученых степеней, в силу чего и был нанят на службу.

– Мстящий дух – это то, что оставили, – пояснил камердинер. – Что-то похожее на привидение, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Нет, не понимаю, – рявкнул Герберт с той характерной грубостью, которую он позволял себе проявлять с людьми, чьи чеки подписывал в конце каждой недели.

Слуга почесал затылок и изрек:

– Короче, если я умру и оставлю после себя часть своей личности, она станет мстящим духом и будет изводить вас до потери чувств.

– Вот теперь понятно, – согласился Герберт.

Он неделю размышлял над словами камердинера, но потом вернулся к первоначальной гипотезе. А Хезер написал еще одно письмо. В нем он открыто заявлял, что Мэг Пейтон никогда не совершила бы тех убийств, если бы не носила свой парик. Оказывается, подобных убийств насчитывалось гораздо больше, чем указывалось в печати – взять хотя бы тот ужасный случай, свойственный для практики жрецов мексиканских ацтеков, которые приносили богу Солнца кровавые жертвы. Но знание Герберта об ацтеках было таким же глубоким, как наши научные взгляды на тайны вселенной. И это сослужило Герберту плохую службу.