Альфред Хичкок - Репортаж из петли [сборник litres]

В это время дня он обычно подкреплялся стаканчиком шерри, и в какой-то миг ему с тоской захотелось сделать что-нибудь подобное. Он не подозревал, что Клара де Форист, которая пила чай и ела печенье, тоже с удовольствием приняла бы стаканчик-другой и с радостью бы предложила это. Но они друг друга не поняли и были вынуждены страдать, ибо мелкие невзгоды всегда сопровождают недопонимание.

История Клары была такова. Ее муж Джейсон канул в лету. Он ушел по собственной воле – но не на руках ангелов, летевших в небеса, а на реактивном самолете с конечным пунктом в Мехико. По крайней мере, так говорили люди. И еще они говорили, что он снял деньги с их семейного счета, продал кое-какие облигации и прихватил самые ценные безделушки из драгоценностей жены, а в самолете его сопровождала стройная блондинка. Клара не делала попыток опровергнуть эти сплетни, но она и не подтверждала их. С оттенком набожного стоицизма она все давала понять, что предпочитает простить и забыть вероломство удравшего мужа, каким бы гадким оно ни казалось. Клара была на двадцать лет старше Джейсона, и их брак с самого начала стоял под вопросом. К этому все шло и этим закончилось. Одним словом, она смирилась с потерей. Преподобный мистер Каллинг, пытаясь скрасить монотонность беседы, захотел убедиться, что она полностью оправилась от горя.

– Должен сказать, миссис де Форист, – произнес он, – вы выглядите потрясающе хорошо.

– Благодарю вас. Я чувствую себя неплохо.

– Может быть, вам что-нибудь нужно? Какую-нибудь небольшую услугу, которую я мог бы предложить?

– Мне и так хорошо. Но я ценю вашу доброту и уверяю вас, мне ничего не нужно.

– Ваше мужество похвально. Обычно женщины изводят себя слезами и напрасными обвинениями.

– Только не я. Честно говоря, я ни о чем не сожалею. Джейсон бросил меня, а я избавилась от него.

– Вы не чувствуете ни обиды, ни раздражения? Было бы вполне понятно, если бы эти чувства появились у вас.

Преподобный мистер Каллинг с надеждой посмотрел на Клару. Он бы с радостью помолился над очищением сердца обманутой женщины. Тогда бы он чем-то занялся, почувствовал себя полезным. Но сердце Клары, видимо, не нуждалось в очищении.

– Вообще ничего, – сказала она. – Джейсон оказался молодым негодяем, но знали бы вы, как он был милым и очаровательным. Я даже благодарна ему. Он подарил мне три самых незабываемых и возбуждающих года в моей жизни, которых я и ожидать не смела.

Природа возбуждения Клары обрела в уме священника форму неясной картины, и он попытался, правда с незначительным успехом, избавиться от мыслей, которые едва ли годились в отношении к пятидесятилетней даме, хотя нужно отметить, что эта дама прекрасно сохранилась. И мистера Каллинга не за что было винить. Клара все еще могла показать стройное бедро и изящную ножку.

– Какое-то неожиданное вознаграждение? – прошептал он с неопределенностью, которая была продиктована пригрезившейся картиной.

– Напротив. Я ожидала этого и получила то, что хотела. Едва ли я вышла бы за него замуж по другой причине. Он был гадким юнцом – беспринципным и глупым. Представляете, когда он хотел меня убить, это было видно за целую милю.

– Что!

Голос преподобного мистера Каллинга потерял сдержанность и подпрыгнул на октаву, выражая ужас.

– Он покушался на вашу жизнь?

– Я могу говорить уверенно только о двух случаях. Сначала он что-то подсыпал в стакан молока и принес мне его перед сном. Второй раз он подмешал какую-то гадость в мое лекарство. Как видите, он повторял один и тот же прием. Джейсон, как и вся тупая молодежь, абсолютно не имел воображения.

– Но вы, конечно же, сообщили полиции об этих попытках?

– Нет. Какая от этого польза? Они просто разрушили бы нашу связь, а так она продолжалась и оставалась, как я уже и говорила, вполне удовлетворительной.

Священник почувствовал себя под оком Божьим и попытался сдержать эмоции.

– Вы хотите сказать, что ничего не предприняли по этому поводу?

– О, конечно, я кое-что сделала.

Клара мягко улыбнулась, вспоминая о своем поступке.

– Знаете, мне очень повезло, что судьба лишила его любых мотивов для убийства. Поймите, если он не получал выгоды от моей смерти, у него не было повода для безрассудных поступков. Я переписала на него свое состояние. Ах, он был прямо как ребенок, и так смущался, когда я его раскрыла!

– Я сказал бы, что он просто чудовище!

Самообладание священника дрогнуло, и он со звоном опустил чашку на блюдце, показывая, сколь велико его негодование.

– Должен признаться, что ваш метод довольно оригинальный.

– О, нет, не совсем.

Мягкая улыбка Клары окрасилась печалью.

– Я лишила его мотива для убийства, но в то же время и освободила его от необходимости слоняться поблизости. Хотя повторюсь, я ни о чем не сожалею. По крайней мере, не достаточно серьезно. Но мне не хватает Джейсона. Да, на самом деле не хватает. Я тоскую о нем. И я хотела бы держать в доме несколько маленьких предметов, которые бы освежали и оживляли воспоминания. Вы же знаете, с возрастом воспоминания слабеют и блекнут.

– Он покинул вас неделю назад. И, возможно, еще вернется.

– Думаю, что нет.

Клара мягко покачала головой.

– Вы знаете, он оставил записку, и там говорилось, что он уезжает навсегда. К тому же, при данных обстоятельствах он вряд ли может надеяться на хороший прием. От досады я порвала записку и очень сожалею, что поступила так опрометчиво. Я могла бы изредка почитывать ее. Она бы возвращала мне его – если не во плоти, то хотя бы в памяти.

– Вы удивительная женщина, миссис де Форист. Я восхищаюсь вашим безграничным милосердием.

– Но оно считается христианским качеством, не так ли?

– Да, конечно. Вера, надежда и милосердие – важнейшие из…

Голос священника умолк, но не оттого, что остальные слова выскочили из его ума, просто фразу оборвал звонок в передней. Кто-то звонил в дверь. Клара встала.

– Извините меня, – сказала она и вышла из комнаты.

Через секунду он услышал неясные голоса в коридоре.

Его расстроило и немного смутило почти безмятежное принятие этой женщины – принятие того, что считалось скандальным и вероломным поступком. Он негодовал от этого чрезмерного исполнения его собственных принципов. Но ему следовало быть понимающим и смиренным. Голова священника поникла от тяжелых мыслей, он откинулся в кресле, глаза пробежали по комнате в поисках чего-нибудь значительного и спокойного. Взгляд остановился на вазе у камина. Она напоминала ему «Оду у греческой урны». Оды и урны довольно спокойны и значительны. Он попытался вспомнить сюжет поэмы, но в голову шли только известные строки о красоте, ведущей к вечной радости. Сам он считал это утверждение экстравагантным и сомнительным.