Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Это все Радлов устроил! О́н хотел медь добывать!

– А почему Радлов-то? – возразил Андрей, бывший среди толпы. – Он же свой. Давайте лучше с рабочими поговорим.

Большинство с ним согласилось. Жители, выскочившие на улицу, скучковались вместе и направились к месторождению – всего человек тридцать. Шалый, обозлившись на то, что его затею не поддержали, неуклюже поплелся в хвосте, с ним – один из неизменных его товарищей, который всегда был самым пьяным. Другие собутыльники решили, что коль уже предводителя их никто не поддержал, так разумнее вернуться в покосившуюся избу на окраине, служившую им пристанищем.

Однако проход на территорию добычи оказался перекрыт гигантской камнедробилкой – она жутко гудела и плевалась мелкими осколками горной породы. Перемахнуть через забор никто не решался, и люди топтались на месте злые и растерянные.

Шалый внезапно осознал, что это, возможно, его звездный час, и другого такого же шанса вступить в схватку с давним врагом больше не будет. Он выступил вперед и сказал:

– А я предупреждал, что к Радлову надо идти!

Многим из собравшихся к тому моменту уже хотелось просто спустить пар, и они присоединились. Человек семь, впрочем, махнули на все рукой да отправились по домам, повторяя слова Андрея:

– Радлов свой. Да и нечего с Бориской Шалым связываться. Падаль, а не человек!

Андрей, к слову, тоже был среди ушедших. Поредевшая толпа ворвалась во двор радловского дома, крича и топая от недовольства. Услышав шум под окнами, Тамара спустилась вниз, вышла на крыльцо (страха она не испытывала нисколько – все свои вроде) и хотела заговорить с пришедшими, но ее опередили.

– Тома, мужа зови! – прозвучало женским голосом откуда-то из глубины столпотворения.

– Да нет его, с бригадиром ушел. А вы зачем собрались-то? Из-за взрыва?

– С рабочими снюхался, – зашушукались жители, не слушая вопросов.

– Зови мужа, тебе сказали! – закричал Шалый, чувствуя поддержку – ему вдруг подумалось, что Петр на самом деле хочет отсидеться в доме, прикрываясь женой.

Тамара хотела было повторить, что она здесь одна, но ее вдруг охватило невообразимое негодование, появилось даже желание плюнуть в лицо каждому, кто топчет сейчас землю на ее дворе.

– Ты мне покомандуй еще! – ответила женщина не своим голосом – жестким, почти мужским, и язвительным.

– Слышишь, ты! Б….ну свою схоронила и помалкивай, а то я могу и всю могилу разнести!

Тут и еще несколько человек откололись от общей массы да пошли к выходу, сетуя на то, что вот, мол, и правда, с Бориской если свяжешься, так и запачкаешься сразу в какой-нибудь сомнительной истории – видано ли, люди дочь потеряли, а он смеет такое говорить. Впрочем, жителей десять-двенадцать осталось на месте – кто из любопытства, а кто и явно поддерживая смутьяна.

– Не смей так моего ребенка называть, гниль! – крикнула Тома гневно и вместе с тем брезгливо.

Тогда вперед выступила какая-то блеклая худая женщина, приближающаяся, судя по морщинам, к старости, но еще не достигшая ее. Лицо женщины было перекошено какой-то животной злобой, и она громко произнесла:

– Верно он всё говорит! И дочь твоя такая, и сама ты такая! По молодости лет ложилась под каждого, а теперь – смотри-ка! – за богатого вышла и разоралась тут, на место нас ставить удумала!

Тамара спустилась с крыльца, стремительно подошла к обидчице и ответила вкрадчиво, с ядовитой интонацией:

– Ой, Леночка, а ты почему завидуешь-то? Потому, что у тебя муженек – нищий алкаш, или потому, что тебя молодухой удовлетворяли хуже?

Ответить женщина не успела ничего, так как из-за дома появился Радлов – он возвращался от месторождения и вошел во двор через заднюю калитку.

– Ленка! Отошла от моей жены быстро! – Петр не кричал, но говорил громко и грозно, потрясая огромными своими кулачищами.

Женщина вся как-то сникла, съежилась, спряталась за людей да тихонечко прошмыгнула к выходу – нет уж, с Радловым-то связываться кому нужно, пришибет еще, глыба этакая!

– Чего пришли? – продолжал Петр.

– Так взрывали опять, – пояснил кто-то робко.

– Взрывать больше не будут! – пообещал Петр. – От склона ничего не осталось, место для разработки открыто – нечего взрывать-то уж.

Некоторые ответом удовлетворились. Вообще на протяжении всей сцены люди понемногу отделялись от толпы и уходили – иные от понимания того, что зря пришли, иные от трусости.

– Закрывай завод! – не унимался Шалый, не зная, что за спиной у него никого не осталось, кроме пьяненького товарища. – А не то черепушку раскрою́ тебе!

– Верно, – заплетающимся языком подхватил товарищ. – В п…у завод!

Радлов с совершенно спокойным видом двинулся к Шалому и, встав к нему вплотную, произнес:

– Бориска, оглянись! Все сбежали. Ты один.

Глазки у Шалого пугливо забегали по сторонам, он посмотрел назад и никого не увидел, кроме своего шатающегося прихвостня. Не поворачивая головы обратно к оппоненту, Борис всем телом подался назад, оттолкнулся от земли сразу обеими ногами, чтобы отскочить на безопасное расстояние, и побежал. Его товарищ повторил произнесенное ранее нецензурное словечко да упал плашмя.

Немного подумав, Радлов втащил его в прихожую.

– И на кой черт он нам сдался? – спросила Тома, отходя потихоньку от произошедшего.

– Земля ночью шибко холодная, помрет еще.

– Как будто от этого кто-то огорчится, – язвительно заметила Тамара, однако особенно перечить не стала.

Ночь прошла тихо.

Наутро мужичонка очнулся на полу в прихожей, оглядел обстановку осоловелым, ничего не понимающим и от непривычной трезвости диким взглядом, часто-часто заморгал и сел у двери.

– Ну, очухался? – поинтересовался Радлов, спускаясь со второго этажа.

Мужичонка тут же вскочил, с ненавистью посмотрел на своего спасителя, послал его туда же, куда накануне предлагал определить завод, и быстренько выбежал на улицу.

– Вот тебе на, – удивленно протянул Петр. – Помог, называется, человеку.

– Да нелюди они, – отозвалась Тома. – На улице надо было бросить.

– Говорю же, земля промерзает…

То, что земля действительно промерзает без солнца, ощутил на себе несчастный Лука. После встречи со стайкой птиц, собирающихся в единую человеческую тень, он целую ночь провел на пустыре в каком-то жутком тумане и только под утро сумел добраться до дома, где слег с лихорадкой.

Выхаживали его по очереди дед Матвей и Ирина, так что через неделю, к выписке Ильи из больницы, он оклемался полностью.

К концу мая установилась жаркая, сухая погода. Хилые деревца, сумевшие пробиться сквозь каменистую почву старой горы, полностью обросли зеленью, на болотах и по краям ставков появились осока и мелкие, неказистые соцветия вербейника. Вода у берегов озера неожиданно зацвела – по ее поверхности расплодились бактерии и крошечные водоросли, попавшие туда вместе с землей из котлована. Некогда чистый горный водоем покрылся буро-зеленой мутью, источавшей запах немытого тела.