Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Да не хочу! – Петр недовольно поморщился, вроде как с пренебрежением. – Само образуется. Я, знаешь, занят немного и…

Не договорив, он подошел к ближайшему окну первого этажа (это было кухонное оконце, расположенное почти у самого грунта), наклонился, с силой постучал в него, так что вместе со стеклом задребезжала хлипкая рама, и крикнул:

– Тома! Лука пришел! – и, уже обращаясь к гостю: – Ты зайди пока, чаю попейте, пообщайтесь. Я скоро, ты уж дождись.

Затем Радлов развернулся и быстрым, по-прежнему дерганым шагом скрылся на заднем дворе – оттуда доносился негромкий лай сторожевого пса и повизгивание свиней. Лука в недоумении остался ждать на крыльце, пока наконец перед ним не распахнулась входная дверь и на пороге не появилась Тамара – неприбранная, в ночном халате, с копной почти седых волос на голове и землистым лицом.

– Рано ты что-то, – произнесла она с легким оттенком раздражения. – Поднимайся сразу на второй этаж, хорошо? Я туда все принесу.

Лука вошел в плохо освещенный коридор, преодолел лестницу и оказался в до боли знакомой зале с протертым диваном, массивным столом, не раз и не два принимавшим шумные семейные празднества и тихие дружеские посиделки, и широким окошком в противоположной стене, из которого открывался вид на все селение: там, за немытым стеклом, исполосованным каплями недавних ливней, тянулись два рядка серых домишек, большей частью пустовавших, прямо за ними торчал ощерившийся, зубастый остов будущего завода, рядом протыкала небо башня подъемного крана, а позади блестела гладкая, мутная поверхность озера. По ту сторону водоема неровной дугой раскинулась сама деревня – Лука знал об этом, но разглядеть ничегошеньки не мог, стройка мешала обзору. И получалось, будто земля дыбится и образует скалистую гряду не где-то далеко, за деревней, а прямо над заводом, нависая над ним темным облаком. И над этим темным облаком успела разыграться заря – солнце вынырнуло из своего багряного лежбища, оторвалось от него с кровью и начало постепенно желтеть, хотя добела еще не раскалилось. От его света по стенам комнаты ползали причудливые блики – бледные овальные зайчики, с нижнего края украшенные каймой из оранжевых и розовых разводов, вроде лучистой бахромы. Глядя на их едва уловимое мерцание, Лука вспомнил отчего-то бусы, которые в апреле подарил Лизавете – здесь, за этим многострадальным, многопамятным столом подарил. В каждой бусине заключена была крошечная капелька такого же точно оттенка. Лука тогда назвал его умным словом, вычитанным из книги по цветоводству, чтобы произвести на девушку приятное впечатление, окутать ее атмосферой таинственности и таким образом вернуть частичку детства – дети ведь любят тайны и новые слова.

Под воздействием оранжево-розовой пляски и другое оживилось в памяти – разговоры про свадьбу, нелепая обеспокоенность Радлова грядущим, которая впоследствии оказалась не такой уж нелепой; живая Лиза с красивыми карими глазами, пылающими лукавым огоньком, здоровый Илья со счастливой улыбкой. Взвыть хотелось, и обувщику пришлось довольно долго вращать глазами, чтобы унять охватившее их жжение, да напрягать перекошенное лицо – боялся расплакаться. Он ведь знал, что не шибко красив, и плакал тоже не шибко красиво – перекошенное вымученной ухмылочкой лицо, по которому текут горькие слезы, сострадания не вызывает. Один только ужас, ибо людей вообще пугают несоответствия.

Вскоре появилась Тома, в том же халате, с забранными волосами. Она поставила на стол поднос с аккуратным заварным чайничком, кувшином, до краев наполненным водой, и тремя чашками, и села рядом с гостем на диван.

– Что у тебя случилось? – спросила женщина с сочувствием.

– Да все, что могло, давно уже случилось, – мрачно отозвался обувщик и как-то странно усмехнулся. – Так, Илью в больницу отвезти надо. Вот решил договориться, пока он спит. Не хочу его одного оставлять, мало ли что.

– Совсем плохо стало?

– Не то что бы плохо, скорее улучшений никаких нет. И головные боли у него участились, это меня очень беспокоит. Думаю, нужно врачу показаться, да и с реабилитацией что-то решить.

– Петя скоро придет, там просто с огородом что-то, – сказала Тома с безразличием, словно огород вовсе ее не интересовал. Потом оглядела комнату рассеянным взглядом, ничего в ней не видя, и начала о другом: – Мы ведь совсем недавно сидели тут впятером. Свадьбу обсуж… – голос ее сорвался, задребезжал, лицо сделалось совсем серым, скривилось в горестную гримасу. Глаза на нем заблестели печалью, но слез так и не породили. Проглотив вставший поперек горла ком, женщина прокашлялась и продолжила: – Свадьбу обсуждали. А вместо свадьбы – похороны. Подвели нас с тобой дети-то. Вроде как и жизнь кончилась. Ничего не хочу больше. А Петр все со своим огородом, нешто оно теперь надо кому. Пропади он пропадом, этот огород! А Петя все свое ноет: хозяйство поднимать, да вот еще с заводом его обидели, да чертовщину какую-то приплетет. Не родная ему Лиза была, вот что, – и Тома погрузилась в угрюмое молчание.

– Мне кажется, ему тоже нелегко, – робко заметил Лука, выдержав паузу. – Даже в Бога с горя уверовал. И ведь не спит почти, мучается.

– Не спит, – повторила женщина задумчиво, как бы проникая в тайный смысл этого слова, разбирая его на звуки и пытаясь между ними отыскать второе значение. – Как будто он из-за Лизоньки не спит. Из-за завода своего проклятого не спит! А как уснет – мертвецов видит. И ладно бы, людей, которых потерял, я и сама ведь дочку почти каждую ночь во сне вижу – так нет же, все каких-то абстрактных, что, значит, под землей они ползают и трубы прокладывают! Ох, и ушла бы я, да сил нет.

– Крепись, Тома. Куда уходить, вы столько вместе прожили…

– Да хоть бы и к тебе! – горячо, даже с какими-то истерическими нотками, воскликнула Тамара. – Вон, с Ильей бы помогла. Ты Лизу мою шибко любил. Хороший ты, Лука.

– Послушай, мне кажется… – Лука осекся, пораженный предложением, которому обрадовался бы лет двадцать назад, а сейчас не знал, как отнестись, и потому слов подобрать не сумел. Замямлил невнятно, страшно заикаясь, запинаясь на каждом слоге: – Оно бы, может, и по… лучилось… ну… когда-то давно…

– Не хочешь, поняла уже, – оборвала его Тома без всяких эмоций. – Чай-то пей, кому принесла.

«На Инну начинает походить», – мимолетно отметил про себя Лука, сделал глоток да вдруг закашлялся, из глаз его хлынули слезы, смешанный со слюной чай струйкой потек по подбородку. Тамара похлопала его по спине, потом, поддавшись некому внутреннему порыву, крепко обняла, так что ребра у обоих хрустнули, но тут же отпустила и даже отсела подальше. На лице у нее застыло испуганное выражение.