Макс Старк - По ту сторону изгороди

– Эй, ведьма! Помнишь меня? Помнишь мой запах?

Сашка открыл глаза и увидел, как в нескольких шагах от него стоял Сашка и махал белой подушечкой, словно флагом, отвлекая существо в балахоне. И это подействовало, ведьма громко втянула воздух, так словно закипал чайник со свистком и изменила направление. Теперь она шла за Сашкой. Плюх. Один, два, три. Плюх. Звонкий удар о оградку, гулкий удар о сосну. Плюх. Сашка непроизвольно сделал еще шаг назад, оступился и упал. Летел не долго, но достаточно чтобы успеть досчитать до трех, услышать очередной плюх голой ступни и подумать о том, что Сашка его спас, отвлекая ведьму на себя. Ударился головой о твердый песок и потерял сознание.

Его нашли под утро, лежащего в свежей могиле. Нашли тогда, когда чуть было не спустили гроб, обшитый красным бархатом. Помогли выбраться, напоили горячим чаем, накормили блинами и указали дорогу к сторожке смотрителя. Фотография была на месте, он нащупал её через грязную футболку.

Сашку встретил за забором. Он был чистым и веселым. Вертел в руке белую подушечку, чуть измазанную песком и подмигивал. Антон успел обрадоваться тому, что брат жив, а уже потом обратил внимание, что он стоял почти у сторожки смотрителя и демонстративно подбрасывал подушку. Он восхитился его спокойствию и бесстрашию. При желании его можно было увидеть в окно и выскочить с ружьем наперевес. Нет, решил Антон, не мог Сашка испугаться каких-то там ведьм, не мог он дрожа прятаться под столиком и трясущимися руками придерживать ножку. Все же Антон нафантазировал лишнего, спроецировал Сашкин рассказ на себя и представил, как бы он себя повел, окажись в подобной ситуации. Антон мечтал когда-нибудь стать таким же бесстрашным как брат, а пока он озирался на сторожку и медленно, полуприсядем шел к брату, придерживая вспотевшей рукой футболку в том месте, где была спрятана фотография.

Уже когда шли в сторону центра города, бросили подушечку в гору подожженного мусора. Она сгорела быстро, один раз пшикнула и испарилась. Фотографию оставили в качестве трофея, и как напоминание о прошедшей ночи.

– Как же ты не напугался отвлечь на себя ведьму? – задал Антон вопрос мучавший его с момента как выбрался с могилы.

– Если бы я тебя бросил, то до конца жизни ненавидел себя, – сказал он, – друзей не предают.

Проснуться вперед остальных не удалось.

Суета началась с раннего утра, Антон не успел умыться, почистить зубы, а ему всучили звонкий таз и вонючую половую тряпку, бывшую совсем недавно штанами, купленными вместе с отцом на рынке. Коленки стерлись до дыр, а на заднице появилось огромное пятно от травы, не выводимое самыми сильными средствами. Ну и подумаешь, да даже если вырвать одну штанину, Антон продолжал бы их носить. Ему нравились штаны, глядя на них он вспоминал веселые глаза отца, добродушно наблюдавшие, как Антон переминался с ноги на ногу на картонке, постеленной заботливым продавцом.

Антон развернул тряпку и стряхнул, разбрасывая по комнате засохшие хлебные крошки и комки волос, похожие на морских ежей. Запахло застарелым, плесневелым куском хлеба и свежим цементом. Поморщился, словно только что съел кислую вишню, смял тряпку и с силой бросил в таз. Теперь уж одного желания мало. Стоит только сунуть ногу, как штаны развалятся в прах, а нога позеленеет и покроется плесенью, может даже отвалится.

Уборка затевалась для коллег дяди Миши, приглашенных пропустить по стаканчику чая – как говорила тетя Таня. У нее самой не было друзей, а из родственников остались только Антон, да его мать, запертая в лечебнице для психов. Уж так получалось, что все гости были для неё чужими. Но каждый раз, как приходили чужаки, тетя Таня называла их друзьями семьи и услужливо подавала хрустальные вазы с салатами.

Они должны прийти к обеду. Восемь человек, от которых останется куча мусора и грязи, а убирать придется Антону. Так бывало всегда – убирает Антон. Это правило переросло в традицию, тетя Таня и дядя Миша отправляли Настю спать, а Антона разгребать оставленный свинарник. В прошлый раз ему пришлось отдирать жвачку от паласа и собирать с дивана пепел с окурками. Но в прошлый раз было двое гостей, в этот же раз их будет в четыре раза больше. В четыре раза больше мусора, в четыре раза больше времени на уборку.

Эти мысли злили Антона, а когда злишься, невозможно целиком отдаться работе. Он халтурил, не мыл под кроватями и не заглядывал с тряпкой за батареи. Он исподлобья посматривал на Настю, протирающую окна белоснежной тряпкой, от которой наверняка пахло цветами.

Время-от-времени тетя Таня проверяла работу. Укоризненно указывала на те места, которые Антон пропустил или до которых еще не добрался. Она называла его свиньей и сравнивала с вонючей тряпкой для пола. Подходила к окнам, хвалила Настю, ставила её работу в пример. Когда она уходила, Настя слазила с подоконника и плевала на только что помытый пол.

– Убирай, мямля! – приказывала она.

Антон убирал и тогда она плевала снова. А стоило Антону возмутиться, как Настя повышала голос, так, чтобы ее было слышно с кухни, где тетя Таня готовила праздничный обед. Антон горько вздыхал, опускал взгляд и убирал свежий плевок, готовясь получить от тети Тани очередную порцию унижения. А уж она бежала, торопилась с ножом в одной руке и недорезанным помидором или огурцом в другой.

– Слушай сестру! И не выводи меня из себя! – строго говорила она, отвешивала подзатыльник, предварительно освободив руку, сунув огурец или помидор в рот.

– Она мне не сестра, – шептал Антон, так тихо, чтобы никто не слышал его возмущений и продолжал махать тряпкой.

После спальни тети Тани и дяди Миши Антон перешел в свою. Поставил таз на табурет, тряпку бросил на пол и закрыл дверь. Из приоткрытого окна тянуло пылью и выхлопными газами, слышен шум автострады. Антон вытащил из-под кровати аквариум с хомяком, поднес к лицу, вдохнул, поморщился.

– Ну ты, Хвича, вонючка. Только вчера убирал. – Достал хомяка. К шерсти приклеились изгрызенные кусочки газеты и засохшее черные испражнения. Потряс хомяка и опустил на пол.

– Побегай немного последний раз, – он тоскливо вздохнул и, умиляясь как хомяк переваливается с бока на бок, принялся убирать в аквариуме. Последний раз.

Пару раз заходила тетя Таня, молча стояла в дверях и уходила.

Он порвал старую газету и уложил в дальние углы, вернул на место изгрызенную корягу и железную банку, с вырезанной дыркой. Поднялся на ноги, оглядел комнату. Хомяка не видно. Сел на колени и заглянул под свою кровать, немного переполз и заглянул под кровать деда. Там было несколько коробок с вещами, которые тетя Таня пожалела выбросить. Между ними сидел хомяк.