Бентли Литтл - Университет [litres]

И вновь повернулся к родителям. Кровь на головах и верхней части грудной клетки за ночь высохла, оставив лишь тусклые рубиновые линии, которые пересекались и скрещивались друг с другом, очень сильно напоминая ритуальные шрамы. По полу, покрытому линолеумом, он подошел и схватил стул ма, развернув его так, чтобы она смотрела в сторону от стола.

Как и накануне, Брант вдруг поймал себя на том, что не отрываясь смотрит на ее груди. Они были полными и тяжелыми, а не сморщенными, как он раньше их себе представлял, белыми и с торчащими сосками. Последний раз он видел ее грудь еще будучи младенцем – и совсем этого не помнил, – а вновь увидел их вчера вечером, когда сорвал с нее одежду, привязал к стулу и сильно порезал. Ему очень захотелось дотронуться до них, пососать и облизать соски языком. Но он не знал, понравится ли это Университету. Поймет ли он его, одобрит ли?

Сейчас Брант увидел белую субстанцию, текущую по ее животу, крохотные капельки, появляющиеся из разделенных на самых кончиках сосков ее больших грудей.

У нее началась лактация. И это после всех прошедших лет!

Волшебным и непонятным образом она снова стала производить молоко.

Университет иногда творит загадочные чудеса…

Ухмыляясь, Брант наклонился к ней, поднял ее левую грудь и стал сосать.

Она задергалась в своих путах и попыталась закричать, попыталась отодвинуть свой стул от него, но он накануне хорошо привязал ее, и она была беспомощна перед его желаниями. Не отрываясь от левой груди, дотронулся до правой и грубо потер ее, размазывая молоко и ощущая под пальцами теплую скользкую субстанцию, покрывающую высохшую на порезах кровь.

Ее тело сотрясали рыдания, слезы потоками лились из вытаращенных глаз.

Он удвоил свои усилия.

Рядом с ним раздавались приглушенные кляпом крики его отца, в ярости пытающегося могучими рывками подвинуть свой стул. Бранту пришлось прерваться, встать и заехать старому говнюку по башке, от чего тот свалился на спину. Старик лежал на полу, напоминая перевернувшегося на спину жука, плача и пытаясь сопротивляться, – Брант на всякий случай вломил ему по ребрам и с радостью услышал крик боли, прорвавшийся сквозь забитый в рот окровавленный платок.

Затем вновь повернулся к ма.

– Растущему организму необходимо молоко, – сказал он.

И, еще раз встав на колени, стал высасывать молоко из сисек своей матушки. Оно было теплым и вкусным.

Сосал он до тех пор, пока не поджарился хлеб.

После завтрака, поставив на место стул отца и несколько раз порезав родителей – так, на всякий случай, – Брант прошел в ванную и почистил зубы. После чего вернулся в спальню, снял кобуру с колышка за дверью и надел ее. Несколько минут любовно поглаживал «ругер», лежавший на столе, а потом вставил его в кобуру. Из верхнего ящика туалетного столика достал нож с выкидным лезвием и засунул его в карман.

Посмотрев на себя в зеркало, Брант улыбнулся.

Он был готов к учебе.

Джим оглядел помещение отдела новостей: пустующий стол Шерил, ругающиеся друг с другом Эдди и Форд, угрюмо сидящий в углу Фарук… Что, черт возьми, случилось? В прошлом семестре они работали практически тем же составом и прекрасно уживались друг с другом. А теперь готовы вцепиться друг другу в глотки. То чувство дружбы, ощущение семьи, которое связывало их в прошедшие семестры, начисто испарилось, а его место заняли никчемные мелкие стычки и завистливая ругань. Он всегда старался держаться от этого подальше и позволял ребятам делать то, что они сами считают нужным, и это всегда приносило успех. В прошлом семестре он полностью доверился своим сотрудникам и давал им советы, а не приказы, пытаясь действовать во время споров как третейский судья, а не как диктатор; и в этом семестре пытается вести себя так же.

Но семестр проходит как-то совсем по-другому…

Развернувшись на стуле, Джим посмотрел на дверь кабинета советника. Странно, как быстро необычное становится привычным и как быстро ты адаптируешься к вещам, которые совсем недавно вовсе не воспринимал. Самоубийство вьетнамцев на прошлой неделе вызвало в отделе новостей едва заметное оживление. Неужели они настолько очерствели, что подобная трагедия для них стала общим местом, не заслуживающим хоть какой-то реакции? Или они просто выгорели?

Неужели люди так же относятся к войне? Неужели они именно так переживают катастрофы?

Джим всегда знал, что надежда позволяет людям выжить, что она является противоядием отчаянию; но теперь его интересовало, не является ли «надежда», эта нематериальная субстанция, которой писатели и философы наделяют людей и которая должна отличать их от зверей и давать возможность бороться, несмотря ни на что, забывая про отчаянное положение и ужасные условия, просто изощренной романтической метафорой, искусственно выдуманной концепцией? Может быть, людям помогает лишь элементарная животная способность к адаптации?

А может быть, люди в состоянии пережить насилие, смерть и ужас лишь потому, что быстро к ним привыкают?

Он чувствовал себя островом нормальности в океане хаоса – и ощущал при этом, как волны медленно подмывают его берега.

Джим развернулся назад и посмотрел на толпы студентов, переходящих из одних аудиторий в другие. Черт, да половив кампуса, скорее всего, даже не знает, что тут происходит. Администрация любит называть их «университетским сообществом», но никакого сообщества в реальности не существует. А есть просто сборище студентов, посещающих одни и те же занятия, – половина из них никогда не разговаривала с сидящими рядом сокурсниками. Они слишком заняты, чтобы прочитать университетскую газету, слишком апатичны, чтобы принять участие в университетских мероприятиях; они посещают универ, но не представляют, что происходит вокруг. Брея – это кампус для ежедневного сборища чужаков, и хотя многим людям такое положение дел облегчало жизнь, ему оно ее усложняло.

И ко всему прочему, заболел Хови. Он утверждает, что это грипп, и попросил Джима занести его работу преподавателю по всемирной истории, но при этом был очень бледен, а его мускульная координация была еще хуже, чем всегда. Джим подыграл ему, притворившись, что поверил в историю с гриппом и в то, что завтра Хови будет уже здоров, но тянущее ощущение в животе подсказывало ему, что это обострение болезни. Поэтому он весь день вспоминал измученное лицо друга, когда тот тщетно пытался поднять левую руку и показать ему, где лежит работа по истории.

А ведь Хови может умереть.

Эта мысль давила на Паркера, а он тщетно пытался отогнать ее прочь.

А ведь Хови может умереть.

Но, по крайней мере, у него есть Фэйт. Как бы избито это ни звучало, она была солнечным лучиком во мраке нынешнего семестра. Как говаривал его отец, лучше всего цветы растут из навоза, и Фэйт была сейчас для него более привлекательна, чем была бы при другом положении дел в кампусе.