Иван Белов - Заступа

— Святая вода? — со знанием дела поинтересовался Рух. — Развне так встречают гостей?

Иона поперхнулся, явно не понимая, почему драный Заступа ничего не предпринимает против зловредного призрака и швырнул в Антония чашей. Тот вскрикнул и неловко увернулся, черпая руками прожженную плоть. Чаша ударилась в стену и бренча укатилась во тьму.

— Ну буде-буде, давай не буянь, — Рух встал между ними.

— Ты мне не указчик! — взвизгнул Иона, собираясь схватить рогатый подсвечник.

— Дружок это мой, Антонием знать, — пояснил Бучила. — Между прочим из вашей братии, из попов. — повернулся к призраку и успокоил. — Не боись, он больше не будет.

— Осквернили храм Божий, — ахнул Иона. — Ведь знал, доподлинно знал, связаться с тобой, Заступа все одно что душу продать.

— Ты к Лукерье ступай, — мягко ответил упырь. — Проверь как она, заодно и охолонешь.

Иона спохватился, собирался уже уйти, но вернулся, пристально всмотрелся в Антония и прошептал:

— А ведь узнал я его! В прошлом году Пасхальную отслужил, собирался храм закрывать, гляжу, умертвие вылезло и по церкви плывет. Страху вытерпел, а нечистого шуганул.

— Никакой не нечистый я, — обиделся Антоний, прорехи от святой воды затянулись. — Душа неприкаянная. Молиться о спасении в храм прихожу, разве нельзя?

— Никем не запрещено, — поддержал друга Бучила. — На твоем месте, поп, я бы эту историю на всю Русь раструбил. Мол у Ионы даже призраки бесприютные на молитву идут.

— Язык у тебя помело, — Иона перекрестился и ушел к Лукерье.

— Ты тоже хорош, — попенял Рух привидению. — Зачем в церковь полез? Не мог подождать?

— У меня срочные вести! А этот… меня…

— Вызнал? — жадно перебил Рух.

— Маненько.

— Ну не томи.

— Мертвые шепчут — объявился нечистый, силы невиданной, дите и забрал.

— Пошто?

— Он не докладывал. Бояться его и нелюдь и мертвяки, всех запугал укрывается в Гиблом лесу, а где не знает никто и выяснять не намерены.

— Лешаки в сговоре с ним?

— Того не ведаю, — развел полупрозрачными руками Антоний. — Проку ему от лешаков, как от козла молока. Они на морды страшные, а зла-то в них нет, лес берегут по обычаям и вере своим, дубам старым молятся, в них же после смерти и обращаются. А у нечистого забота одна — род людской изводить.

— Оно может и верно, меньше людей — меньше проблем? — невесело оскалился Рух.

— Пойду я? — увильнул от разговора Антоний.

— Иди, — кивнул Рух. — Стой. Кто вокруг церкви шарится, не видал?

— Нет никого. Но воняет гадостно — мертвечиной и плесенью. — Антоний медленно утек в стену, оставив Бучилу наедине с невеселыми мыслями. Самые паскудные догадки, как водится, подтвердились. Кохтус, старый хер, в глаза набрехал, Бором поклялся. Клятве той, правда, веры нет никакой, именем мертвого бога клясться легко и удобно. Ничего, припомниться тебе шишка гнилая, сочтемся ужо. Значит в противниках нечистый у нас, хм, стоило ожидать. Все усложнилось до невозможности, теперь на изнанку придется вывернуться чтобы ребенка спасти. А и ладно, где наша не пропадала… Рух прислушался. В селе самозабвенно и радостно, встречая солнце, горланил первый петух.

Бучила плелся домой. Неспокойная ночка вытянула все силы оставив вялость в ногах, ослабшие руки и звенящую пустоту в голове. Мысли лезли поганые — сцапать какого ротозея, затащить в уголок потемней, вдоволь напиться сладкой, опьяняющей крови и свернувшись калачиком рядом с остывающим трупом, вволю поспать. Много-ли надо для счастья бедному упырю?

Измотанную Лукерью оставил на попеченье Ионе, больно уж поп переживает за бабу, так и вьется вокруг уродливым мотыльком. Ну ничего, дело — то молодое…

Посередь дороги расселась мышка-норушка, бесстрашно уставившись на Руха бусинами крохотных глаз. Встала на задние лапки, замахала передними и пронзительно пискнула. Сумасшедших людей и нелюдей Бучила нагляделся изрядно, но вот мышей…

— Уйди, дура, раздавят, или кошка схарчит, — посоветовал серенькой Рух.

Мышка внимательно выслушала, смешно наклоняя головку, потерла лапкой усы, отбежала на пару шагов, снова села и пискнула. Бучила невольно поежился под осмысленным, едваль не человеческим взглядом.

— Тронутая? — осведомился Бучила. Вот к чему приводит недосып — с мышами разговоры ведешь — Пошла прочь!

Мышь заскакала на месте, явно маня за собой. Рух пошел следом, заинтересовавшись странной игрой, старательно обходя грязные лужи и стараясь не упустить из виду странного поводыря. Мышка свернула, потом еще и еще, впереди закособочился старый овин. Мышь свернула на едва заметную тропку, пискнула и была такова. Нет, ну домовые те еще сволочи, самим надо, а не пришли, заслали мыша. Обиженный Бучила продрался сквозь заросли лебеды и сухой крапивы ко входу, но внутрь не пошел. Много чести. Он носком сапога стукнул в трухлявые бревна и прислушался. В овине зашуршало, на свет божий вылез давешний знакомец — наглый и хамоватый Мирон, с неизменным топориком за поясом и соломой в кудрявистой бороде.

— Авдей тебя кличет, — хмуро сообщил домовой.

— Пусть выйдет, поговорим, — в тон ответил Бучила.

— К нему надо идти, — упрямо повторил домовой.

— Тебе надо, ты и иди, — повел плечом Рух.

— Пошто ерепенишься? — у Мирона дернулся глаз. — Добром ведь прошу.

— А то что? — осклабился Рух и ударил по самому больному. — В непотребное место рожей ткнешь, коротышка?

— Ты… ты… — Мирон поперхнулся, морда налилась краснотой.

— Зови Авдея, не-то я пошел, некогда мне.

— К Авдею надо, ждет он… — совсем растерялся Мирон.

— Ну пущай ждет, а я пошел, бывай, недомерок, — Бучила демонстративно повернулся спиной.

— Погодь, — спохватился Мирон. — Чичас испрошу!

Домовой скрылся в пыльных недрах и назад уже не вернулся. Вместо него, чуть погодя, появился самолично Авдей Беспута, злой, осунувшийся, вооруженный. Пахнуло перебродившим пивом. Надо же, сподобился, экая честь!

— Кочевряжишься, Заступа? — Авдей пристально огляделся, ожидая нападения с любой стороны.

— Я? — удивился Рух. — Да ни в жисть. А наперед запомни, Авдей, если надо чего, сам приходи, челядь и мышей всяких не посылай. Где обретаюсь знаешь?

— Знаю.

— Ну то-то. Говори что хотел, устал как собака, ноги едва волоку.

— Отстояли первую ночь? — Авдей подался вперед.

— Как видишь.

— Трудно пришлось?

— Не особенно.

— Отмаливает?

— А куда ей деваться?

— Это да, от себя не уйдешь, — неопределенно покивал домовой. — Мы тут тож на жопушках не сидели, ребяты побегали, поспрошали вежливо, да гиблое дело, все словно воды в рот набрали. Отловили трясцовца на Волчьем болоте, вот тот оказался общительный, хоть и прикидывался дураком. Сказал — гадина пришлая объявилась, может анчутка, а может и бабалыха, хер его разберет. Как думаш, Заступа, наш поганец или не наш?