Иван Белов - Заступа

Рух постоял на ступенях и вернулся в церковь, с головой провалившись в густой непроглядный кисель. Внутри колыхалась вязкая темнота, разбавленная десятком свеч тускло мерцающих у алтаря. От этого зыбкого света, тьма становилась только черней. В носу свербило от ладана и горелого воска, бревна мореного сруба стремились ввысь и терялись во мраке, иконы и фрески навевали беспричинную жуть, святые за спиной сходили со стен, выстраиваясь зловещей, молчаливой толпой. Повернешься — нет никого, только ты и твой потаенный, удушливый страх. Бучила поежился, виски ломило, ноги подрагивали, живот выворачивало. Нужно терпеть, это как под солнцем ходить, хреново только в начале. На этот раз соломки он заранее подстелил. Ну как соломки… С вечера накопал два мешка могильной земли и в церкви рассыпал, не обращая внимания на стоны Ионы. С попа не убудет, старушки богомольные по утру все подметут, а упырю облегчение, могильная землица сил придает.

Возле иконостаса две фигуры склонились голова к голове. Бучилина армия во всей мощи своей — запуганная, истурканная напастями баба и попик с чуть наклюнувшей бородой. Лучшая компания для крестового похода против нечисти, мать его так. Иона горячо шептал Лукерье на ухо, та послушно кивала. Увидев Руха, подняла полные муки и надежды глаза. Лукерья боялась. Все боятся, Бучила даже больше других, примерно зная с чем придется столкнуться. От большого знания большая печаль, оттого образованные люди меньше живут.

— Воркуете, голубки?

— Побойся Бога, Заступа, — вознегодовал Иона.

— Бога бояться, с тещей в бане не мываться, — осклабился Бучила. — Ты не серчай, поп, это я ужас из себя шуткой гоню.

— Страшно тебе? — обрадовался Иона.

— А тебе разве нет?

— Меня Господь и святые оборонят.

— Ага, как черти драть тебя вздумают, вспомни о Боге, меня не зови, — Рух перевел взгляд на Лукерью. — Готова ли, душенька?

— Готова, Заступа-батюшка, — Лукерья смотрела с преданностью собаки. Покорная, это хорошо. Ну правда не для нее.

— Слушай внимательно, ласточка, и запоминай, повторяться некогда нам. От тебя и твоя жизнь зависит и дите твое ненаглядное. Как скажу, принимайся молитвы читать. Грамоте обучена?

— Бог миловал, батюшка.

— Странно если б иначе. На память много знаешь молитв?

— «Отче наш», «Символ веры», молитвы Исусу и Деве Марии, — без запинки перечислила Лукерья.

— Не густо, — расстроился Рух.

— Я могу читать, а она повторяет пускай, — всунулся Иона.

— Господи, чему вас только учат в ваших монастырях? — Бучила посмотрел на него словно на дурачка. — Мать должна отмаливать и боле никто, иначе дите не вернуть. Ты, Лукерья, молитвы какие знаешь читай, а меж них проси Отца Небесного спасти раба божьего Дмитрия, не торопись, не останавливайся, ни на мгновенье не умолкай. Нечистый примется тебя совращать, с толку сбивать, всячески искушать, ты не слушай, не откликайся, читай и читай. Замолкнешь — пропал Митяйка, не отдадут. Поняла?

— Поняла, батюшка.

— А мне делать чего? — заволновался Иона.

— А чего обычно ты делаешь? Ходи, пучь глаза, охай глубокомысленно. Ежели завертится, мертвым прикинься, упаси тебя Бог под ногами у меня путаться.

— Прятаться от нечисти не намерен, — Иона обиженно засопел и брякнул, красуясь перед Лукерьей. — Я воин Христов!

— Ну лады, — как-то сразу успокоился Рух. — Если явится тварь какая, глазища ей выдавливать начинай.

Он пожал плечами и ушел к дверям. Наступил неуловимый миг, когда сумерки сменяет темная ночь. Село затихло, желтую луну укрыли рваные облака. Рух с усилием закрыл тяжелые створки и задвинул засов. Подергал, отошел на пару шагов, смутился, вернулся и снова проверил запор. Дурацкая привычка, вроде запер, а едва отойдешь, внутри начинает грызть пакостный червячок — а вдруг не закрыл, вдруг забыл и сейчас кто-то вонючий и злой проберется и всех тут сожрет.

Бучила встряхнулся и громко велел:

— Лукерья, начинай!

Лукерья сноровисто бухнулась на колени, перекрестилась, сильный, высокий голос наполнил церковь, эхом отражаясь от стен и уплывая под купола.

— Отче наш, иже еси на небесях! Да святится имя Твое, да прибудет Царствие Твое…

Рух примостился в уголке, держа Лукерью на виду. Подгреб под задницу могильной земли, блаженно вытянул ноги и приложился к припасенному меху со сладким вином. Напившись, побулькал над ухом и остался доволен. Ночку хватит скоротать. Иона, не находя себе места, болтался по храму.

— Сядь ты, не мельтеши, — попросил Рух. — Собьешь бабу с толку, все прахом пойдет. Уймись, винишка хлебни, полегчает.

Поп демонстративно отвернулся и ушел к аналою, поближе к Лукерье, взявшись беззвучно молиться, перебирать четки и настороженно зыркать по сторонам. «Аки пес» — усмехнулся про себя Рух.

— …спаси и помилуй раба божьего Дмитрия. Верую во единого Бога Отца Вседержителя, творца неба и земли…

Тьма висела в душном церковном нутре, пропахшем старым деревом, потом и ладаном. Бучила потягивал вино, поочередно поднимая здравицы за каждого из святых, Лукерья молилась, Иона бдил. Рух, поймав настороженный взгляд монаха, сладко зевнул и приложил сложенные ладони к голове. Дескать не мучься, поспи. Иона отрицательно потряс бородой и отвернулся. Некогда ему спать, на посту человек.

— …и паки грядущего со славою судити живым и мертвым…

Время тянулось каплями горького меда, Бучила окончательно освоился в церкви, винишко здорово помогло, он чуть захмелел, из тела ушла противная скованность. Святые уже не казались такими суровыми, посматривая даже, вроде, завистливо и понимающе. Ведь нормальные мужики, испоганившие себе жизнь трезвостью, воздержанием от баб и прочей мурой.

Все бы ничего, вот только окружающая тишина Руху не нравилась. В тишине всегда есть что-то зловещее. Как тогда, в Шелиховской трясине, куда нелегкая занесла Бучилу в малоприятной компании новгородских ушкуйников. Та работенка случайно нашлась, князю Незамаеву потребовались услуги определенного склада людей. Был князь охочь до всяких загадок и тайн, то коркодилов соберется искать, то подземелья чудские, то старые развалины ковырять. И попалась ему за недорого карта земель от Валдая до Бологое, с россыпью мелких черных крестов. А один крест, жирный и красный, аккурат посреди Шелиховских трясин, места гнилого и проклятого, в трех десятках верст от Нелюдова. По легенде, лет триста назад, там упал крылатый огненный змей, завяз в болоте, три дни бился, орал и пламенем палил все вокруг, пока не утоп. Может правда, а может брехня, много воды с той пор утекло. Ходили смельчаки змея искать, ведь известно, брюхо у чудища набито рубинами с кулак величиной, которые огонь и дают. Из тех смельчаков не вернулся никто, а после смельчаки сами перевелись, или народ поумнел. Кроме князя Незамаева. Решил он дракона сыскать, набрал ватагу душегубцев и висельников, приглядывать за ними, чтобы каменья не стырили, поставил доверенного с парой солдат, ну и Бучилу в придачу уговорил, как наторевшего во всяких нечистых делах. Рух легко согласился, маясь в ту пору от скуки. Ну и естественно пожалел. Сначала тоже все тихонько было, солнышко припекало, птички чирикали, болото приятно пованивало, а потом такое закрутилось, что страшно и вспоминать. Из восьми человек выбрался из трясины один только Рух. Князь сильно тогда осерчал, возомнилось ему что упырь подельников порешил и сокровища заграбастал. А Рух до того поганого креста четыре версты не дошел, тины нахлебался, кровью харкнул и никакого сраного змея в глаза не видал. Но князю разве докажешь? По сей день поди Бучилу разыскивает, ежели не сдох, жирная тварь.