Джо Лансдейл - Бог Лезвий

До того как роман ушел издателям, я изъял сценку и аккуратно переработал ее в виньетку под названием «Автомобиль, проносящийся мимо». Результат я отправил в литературный журнал под названием «Миссисипи Артс энд Леттерс». Там его приняли, он был опубликован. Но вскоре я внес еще одну редакторскую правку, и вот перед вами – рассказ «Такое с конвейеров в Детройте не сходит». Эту версию я считаю лучшей. Конечно, привязок к «Пронзающим ночь» в ней осталось не так уж много, но роман определенно вдохновил сию историю.

И вот еще что. До того как моя идея обрела форму рассказа, я попытался пристроить ее в одно давным-давно почившее телевизионное шоу под названием «Дивные истории». Консультантом у меня был Ричард Мэтисон. Ему задумка понравилась, и он предложил мне заставить персонажей петь дуэтом в конце эпизода. Я согласился с ним – здорово ведь! Наше общее детище просилось на экран, и все к тому шло, но… кто-то из высшего руководства шоу зарубил идею на корню.

Позже я взял тот синопсис, смешал с идеей Мэтисона о песне в конце, добавил туда немного от «Автомобиля, проносящегося мимо» – и так родился этот рассказ.

Снаружи царили холод и слякоть. Гневаясь, непогода сотрясала маленький дом, и ветер задувал в трещины, просовывал незримые лезвия в плохо подогнанные рамы, всячески свирепствовал. Но супружеская чета, которая жила в доме, не обращала внимания на разгул стихии – им было уютно сидеть у потрескивающего камина, в скрипучих креслах-качалках. Их колени укрывали теплые шерстяные пледы, пальцы рук были переплетены. Вода из пробоины в крыше капала в специально поставленное ведро. Оно давно наполнилось, и капли больше не звенели, как бросаемые в жестянку гвозди, – лишь тихо шлепали.

Эти двое, муж и жена, прожили вместе полвека. Им было хорошо в компании друг друга, несмотря на то, что они редко разговаривали, предпочитая словам скрип качающихся кресел и треск огня, сполохи которого наполняли комнату причудливыми тенями. Но сегодня Марджи решилась заговорить:

– Надеюсь, Алекс, я умру раньше тебя.

Старик перестал качаться.

– Что ты такое говоришь?

– То и говорю, что слышишь. Надеюсь, я уйду первой.

Она не смотрела на него – на огонь.

– Знаю, это звучит слишком… себялюбиво, что ли. Но я действительно этого хочу. Мне незачем жить без тебя. Все равно что сердце из груди вынуть. А кем я буду без сердца? Каким-нибудь зомби, как в этих новомодных фильмах.

– Есть же дети, – промолвил Алекс. – Умру я – они тебя примут.

– Я буду для них обузой. Люблю их безумно, но жить с ними – уволь. У них своих забот полно. Лучше я раньше тебя помру – так проще будет.

– Мне – не будет, – ответил Алекс. – Не хочу, чтобы ты ушла первой. Как тебе такое? Мы оба – те еще себялюбцы.

– Не очень хороша тема для разговора перед сном, – с легкой улыбкой согласилась Марджи. – Но почему-то из головы не идет.

– Я и сам об этом подумывал, – признался Алекс. – Надо думать, так и должно быть. Молодыми нам не стать.

– Ты ведь здоров как конь, Алекс Брукс. Всю жизнь только и пахал, что автомат, – теперь тебя запросто не сломаешь. А вот я… У меня и артрит, и меланхолит, и устаю я с одного присеста… Старость не в радость.

Алекс снова стал раскачивать кресло. Их взгляды устремились к огню.

– Отбудем вместе, старушка, – сказал он. – Таким, как мы, – одна дорога…

– Интересно, увижу я ее – или нет?

– Кого ее?

– Смерть, Алекс. Мать говорила, что старуха с косой лично явилась в ту ночь, когда отец умер. И она ее видела.

– Ну и дела. Ты мне никогда про это не рассказывала.

– Не шибко я жалую эту тему… И бабушка, помнится, говорила, что к их дому подкатила черная карета. Кучер трижды щелкнул хлыстом – и муж ее, то бишь дед мой, тут же преставился. А ей дед говорил, что видел Смерть в детстве. Было раннее утро, он проснулся, стал в хлеву хозяйничать, а когда на улицу вышел – увидел перед домом фигуру в черном. На плече у ней коса висела. Она возьми и трижды пальцами щелкни, а потом брата деда, что от оспы мучился, в кровати мертвым нашли.

– Байки это все, старушка, старые как мир. Не стоит из-за них переживать. Я лучше схожу и молока нам согрею.

Поднявшись, Алекс бросил плед на кресло, пошел за молоком, вылил его в кастрюлю и поставил на плиту. Пока молоко грелось, он смотрел на Марджи со спины. Старушка глядела в огонь, но уже не качалась. Просто следила за пламенем и думала о чем-то. Наверное, о неизбежности смерти.

Попив молока, супруги отправились спать, и вскоре Марджи уже выводила храпом дивные рулады. Алексу не спалось – отчасти из-за бури, входившей в апогей, а скорее – из-за слов старухи. Ему вдруг стало жутко одиноко. Как и жена, он страшился не смерти, а тоскливого быта. Целых пятьдесят лет они провели вместе – какая у него будет без нее жизнь? Так, жалкое существование.

– Господи, – взмолился он тихонечко, – когда подойдет наш срок, забери нас разом.

Алекс взглянул на Марджи. С ее лица будто сошли все морщины, оно сделалось и свежее, и моложе. Его радовало, что она обретала покой хотя бы во сне – у него так никогда не получалось.

Может, я просто голодный.

Выскользнув из постели, натянув штаны, рубашку и смешные тапочки-кролики, внучкин подарок, Алекс тихо прошаркал на кухню. То была не просто кухня, еще и кабинет, гостиная, столовая. В доме всего три комнаты, не считая кладовой, и одну из них почти целиком занимала ванна. Порой Алекс думал, что мог бы добиться и большего ради Марджи – например, купить дом попросторнее; а в этом они растили детей – на этой же кухне те когда-то дремали в люльках. Алекс вздохнул.

Работай не работай, ничего не изменилось. Все та же босота.

Он подошел к холодильнику, достал пачку молока в половину галлона, отпил из нее. Поставил на место и стал наблюдать, как в ведро капает вода. Зрелище его огорчило – он ведь сам, будучи на пенсии, дал дому превратиться в развалину, и этому не было оправдания. Чудо, что Марджи не жаловалась. Этой ночью пусть все будет как будет. Но он обещал себе, что, как кончится дождливая пора, залезет на крышу и заделает течь.

Алекс тихонько вытащил миску из шкафчика. Надо опорожнить ведро, чтобы уже не вставать до самого утра. Плеснув в миску немного воды, чтобы капли не звенели слишком громко, он открыл переднюю дверь и вышел на крыльцо с ведром. Глянул на свой грязный двор и на старый красный тягач с поблекшим логотипом на борту: «АВТОСЕРВИС БРУКСА. РАЗВАЛ И СХОЖДЕНИЕ».

Вид старой боевой лошадки нагнал на него больше грусти, чем обычно. Та давненько не использовалась по прямому назначению – для работы. Теперь это просто колеса. До самой старости ручной труд содержал Алекса, ныне же его руки годились лишь на то, чтобы принимать подачку от государства.