Гело Никамрубис - Крики прошлого

— Ты же меня знаешь — я не особо умею правильно подбирать слова, так что сразу извини, если что. Во-первых, жить ты должен хотя бы ради матери и сестры. Только представь, что с ними будет, если ко всему не станет еще и тебя. Во-вторых, ты последний мужчина в роду, не станет тебя, и все тогда зря. Жизни всех твоих предков станут пустыми, ведь спустя время никто не вспомнит о вашей фамилии, а это очень важно, поверь. И, в-третьих, если ты думаешь, что Двардов виноват, нет никаких гарантий, что после тебя он остановится, и если тебя не станет, ты уже ничего не изменишь. К тому же наша жизнь — испытание, и твои отец, твои братья прошли его с честью. Так будь же и ты их достоин! А еще… — Филипп на некоторое время остановился, перебирая слова в голове, а после продолжил. — Твой папа и братья умерли не из-за тебя, а именно за тебя, и ты не посмеешь так просто пренебречь их жертвой!

— А с чего ты взял, что мама с сестрой узнают, что меня не стало? Как они это узнают? Да и вообще, я думаю, им без меня будет только лучше. Всем без меня лучше.

— Почему тогда я тебя позвал к себе? — Филипп сбавил тон и пытался говорить мягче. Впервые за весь разговор Виктор посмотрел на Филиппа, но, тем не менее, эмоций никаких не проявлял. — Да и к тому же, пройдет время, и ты вернешься домой. Вернешься совершенно другим человеком со смыслом, целью и правом. И все будет нормально, нужно только пережить это время.

— Ты вправду так думаешь? — глаза Виктора блеснули надеждой. Ему ужасно хотелось верить, но его подавленное состояние не собиралось так просто сдаваться.

— Я это знаю. И еще, если ты останешься здесь, ты не умрешь с голоду. Встань, — Виктор подумал секунду, а потом выполнил просьбу. — Возьми на столике нож, — Виктор, не спеша, сделал и это. — А теперь разрежь посередине матрас, на котором ты спишь, — Виктор нерешительно взглянул на Филиппа и подумал, что тот тоже сбредил. — Давай, смелее. Только не засаживай нож слишком глубоко, — сделав надрез, Виктор почувствовал, как сталь во что-то уперлась, поэтому принялся разрывать матрас руками. Оказалось, что он был набит деньгами, которые Филипп все откладывал на свой побег в Северную столицу.

— Что это? — безразлично спросил Кротов, указывая на аккуратно сложенные купюры в пачки, вываливающиеся из порванного матраса. Нельзя сказать, что находка денег обрадовала Виктора, но виду он не подал.

— Это деньги, на которые мы будем жить, пока ты не будешь готов вернуться домой, — мысль эта не особо обрадовала Виктора. «Что ж, ну хоть с голоду мы не умрем», — подумал он.

— Теперь и спать нам не на чем, — Филипп улыбнулся, хоть Виктор и не шутил.

— Это еще не все. Подожди минутку, — он вышел быстрым шагом и вернулся, как и сказал, через минуту, но уже не один. Рядом с ним был большой черный пес, виляющий хвостом.

Вместе с четвероногим другом Виктора в Москву так же вернулся и Борис Сергеевич в сопровождении своего «пса». Приехал он с хорошим результатом. Во-первых, дома его ждал Федор с хорошими новостями, а, во-вторых, Борис заключил за границей весьма выгодный контракт, хотя, его это совсем не так интересовало, как раньше, и нужно это лишь для видимости, что он еще в строю. Поблагодарив Федора за хорошую работу, Борис, как обычно, отправился в свой кабинет, предупредив, чтобы к нему никто не заходил, даже Михаил.

— Где ты? Я зову тебя, — сказал Двардов, оценив всю нелепость ситуации. Прошла минута, потом еще одна, но ничего не происходило. — Ну, сколько мне тебя еще звать? Ты же уже здесь! — Борис ужасно не любил, когда с ним играли в «кошки мышки», и совсем неважно кто. Он начинал злиться.

— Ну что ты нервничаешь? Здесь я, здесь, успокойся, — Борис обратил внимание, что голос звучал иначе: раньше он слушал его внутри себя, глубоко в своем сознании, а теперь же так, словно говорили непосредственно рядом. — С возвращением, дружище!

— Я уже слышал, что Федор справился с заданием, — хотя подумал о том, что они вовсе не друзья.

— Да — это так. Причем, как я и говорил, безупречно. Я сам следил.

— Что дальше?

— В смысле? — Нечто сказало так, словно было удивленно этим вопросом.

— Что мы будем делать дальше? Ты ведь не захочешь на этом остановиться? Конечно, не захочешь. Уверен, тебе все это нужно больше, чем мне, — Борис говорил твердо и настойчиво, так, как он и привык говорить.

— Мне не нравится твой тон, человечек, — медленно, но без всякого намека на враждебность ответил голос.

— Да мне плевать, что тебе нравится, а что нет. Ты действуешь по своему плану, а меня используешь, словно мальчишку! Но мне это надоело! Отныне ничего не произойдет без моей воли.

— Да что ты говоришь? Не забывайся. К тому же неужели я что-то делал без твоего согласия? Или может ты… — не закончив предложение, Нечто замолчало, а спустя пару мгновений продолжило. — Ты прав, все по моему плану, и ты для меня — просто вещь. Я — твой хозяин, и у тебя в этом вопросе нет выбора, — видимо, как у всех обычно бывает, ему наскучила игра в равноправные отношения. — Но как я буду с тобой общаться — выбор за тобой. Ты пойми, за тысячелетия мне ужасно наскучил ваш страх, боль, агония и прочие прелести. Теперь я хочу быть вашим другом, чтобы вы любили меня, почитали, уважали и доверяли. Понимаешь? Я же говорил — любви хочу.

— Любви? — вглядываясь в пустоту, словно пытаясь в ней обнаружить источник голоса, переспросил Двардов. — Уважения? Да за что тебя уважать? За что любить? Ты — жалкая, трусливая тварь, скрывающая свой облик! Ты просто ничтожество, коих я уже навидался… — не закончив свои слова, Борис резко замолчал. Шею его перехватил невидимый обруч и с ужасной силой сдавил глотку человека. Затем комната наполнилась жутким холодом, около минус тридцати градусов по Цельсию, не больше, однако, внутри у Бориса словно пылал огонь. Возникало впечатление, что внутри все выгорает заживо. «Обруч» на шее, по ощущениям, стал напоминать чью-то большую и очень сильную руку, затем Борису показалось, что когти этой руки впиваются в плоть. Тело его поднялось над землей, и он повис в воздухе.

— Ты все еще считаешь меня жалким? — совсем рядом прозвучал низкий и страшный, нечеловеческий голос, от которого исходил жар самой преисподней. — Ты всего лишь насекомое, и если я захочу, ты просто исчезнешь; никто и никогда не найдет тебя, никто и не вспомнит о тебе, — Борис, было, пытался что-то сказать, но у него, кроме неразборчивого хрипа, ничего не вышло. Хватка ослабла, и человек упал на землю, хватаясь руками за освобожденное горло и жадно глотая воздух. Впервые в жизни он был так напуган. Страх и паника наполнили его душу и овладели всем его естеством.

— Пусть это будет тебе уроком, — спокойным, но властным тоном сказало существо. — И впредь, если еще захочешь выяснять со мной отношения, помни о сегодняшнем дне.