Гело Никамрубис - Крики прошлого

Силы покидали Юрия, из двух ран хлестала кровь, промочив всю одежду. Спустя мгновенье на Юрия накатила невыносимая слабость, и старший Кротов потерял сознание, а Федор приступил к завершению своего задания. Закончив замену колеса, он погрузил обоих братьев в их же машину, затем Федор развернул ее в сторону дерева. После завел двигатель и поставил бесчувственную ногу Дмитрия на педаль газа. Машина набрала скорость и врезалась в дерево, а далее Федор облил всю машину бензином и поджег ее, перед этим бросив в салон автомобиля две бутылки крепкого алкоголя. Постояв с минуту, Федор убедился, что огонь уже не погаснет, и все будет выглядеть, как несчастный случай. Именно поэтому он и не использовал огнестрельное оружие. Не дожидаясь, когда огонь достигнет бензобака, бывший телохранитель Егора Двардова сел в теперь уже свою старенькую «девятку» и, как ни в чем не бывало, отправился домой к Борису Сергеевичу.

Придя в себя, Юрий не понимал, что происходит, но времени для раздумий у него не было, так как жар уже становился нестерпимым. Забыв о своем ранении, он отчаянно пытался выбраться из машины. Но после столкновения с деревом, двери машины напрочь заклинило. Однако он не растерялся и разбил кулаком дверное стекло, но было уже слишком поздно: огонь уже добрался до горючего, прогремел взрыв, и два брата так и остались заточенными в машине.

Как раньше часто бывало, Виктор проснулся к обеду, собрался, привел себя в порядок и, взяв паспорт, отправился в полицию. Добравшись до места, он спросил у дежурного, к кому ему обратиться со своим вопросом. Молодой парень, еще недавно бывший курсантом, проводил его до следователя. Войдя в кабинет, Виктор сразу преступил к делу.

— Здравствуйте! Я Виктор Романович Кротов и, как видите, со мной все в порядке, поэтому я требую, чтобы с моего старшего брата Юрия Романовича Кротова были сняты все обвинения, так как я ушел с дома сам и добровольно! — после своего обращения Виктор воспрянул духом — у него получилось выдвинуть свои требования и даже нигде не запнуться. К тому же, к удивлению Виктора, следователь выглядел не так страшно, как он себе представлял, а наоборот, вид у него был растерянный, и было сразу заметно, что его что-то беспокоит. Некоторое время офицер полиции молча крутил шариковую ручку, а после встал, велел ждать в кабинете и вышел вон. Через несколько минут вместе со следователем пришло еще два человека: мужчина и женщина. Женщина начала говорить.

— Виктор Романович, присядьте — у нас для Вас очень плохие новости…

Очень много всего уже сказано о страданиях, переживаемых при утрате близких. Ужасно много, но вряд ли множество примеров страданий многих походили на то, что переживал Виктор по дороге из полицейского участка. Конечно, его никто не задерживал и принудительно не стал доставлять домой, так как он был уже совершеннолетним человеком. Так же он отказался от всякого рода помощи, которою ему предлагали. Да и как они могли помочь? После слов полицейского психолога о том, что его братья погибли в несчастном случае этой ночью, Виктор их уже не слышал и не слушал. «Вы только не волнуйтесь!», — слова, после которых не волноваться уже просто не возможно, и даже если ты спокоен, они это исправят. Кто вообще придумал начинать разговор со слов: «только не волнуйтесь, надо поговорить, успокойся (о, это вообще совершенный анти-успокоитель), все будет хорошо»?! Кого они этим пытаются обмануть? Почему бы не сказать: «Все очень плохо, но ты сильный, и ты просто должен выстоять! Ты обязан быть сильным, и ты справишься». Уж лучше обмануть человека, внушить ему, что ты веришь в него, чем просто сказать о каком-то абстрактном «хорошо». Но, тем не менее, женщина-психолог сказала все по-своему, по методичке, и слова ее звучали, словно выстрелы из пушек; настолько они были ошеломляющими, что несчастный молодой человек вмиг оказался, словно под стеклянным колпаком. Он уже ни на что не обращал внимания, а слова их звучали, как под водой, они были ему непонятны и совсем не интересны. Да и хаотичные мысли не давали сосредоточиться, в голове, как церковный колокол, звучало: «Как же так?», «Не может быть!». А потом миг, и кругом тишина. Виктор медленно встал и пошел обратно в убежище. На предложение помочь ответил категорическим отказом.

Шел он медленно, куда ему уже было спешить? Мир для него остановился, да и потерял весь тот туманный смысл, что мы о нем имеем. Вернувшись обратно, Виктор сел на кровать и просидел так три дня и три ночи, просто глядя перед собой. Бывали моменты блаженства, когда он засыпал и погружался в полное забвение, но длились они, к сожалению, совсем не долго. Филипп куда-то пропал, но это тоже несильно тревожило нашего героя. На четвертый день благодаря голоду, Виктор немного пришел в себя и отправился в магазин. Понимая, что денег у него в обрез, и неизвестно, когда финансовое положение изменится, питался он только хлебом и молоком. Однако, не смотря на то, что он впервые за четыре дня все-таки вышел из комнаты, состояние его все же было ужасным: он был крайне растерян, реакция заторможена, его абсолютно ничего не волновало. Словно привидение, Виктор существовал так еще пять дней, а потом явился Филипп. Пытаясь как-то оживить несчастного, он старался хотя бы начать разговор.

— Держись, дружище, мы справимся… — и так весь день, но Виктор будто не слышал его.

— Ну как ты, братишка? — Филипп не оставлял попыток и на следующий день.

Вся комната пропиталась молчаливым унынием. И без того серые краски помещения теперь и вовсе напоминали мрачный, тоскливый склеп.

— Я не хочу жить, — вдруг начал говорить Виктор, словно в пустоту. На Филиппа он по-прежнему не обращал внимания.

— Ну что ты такое говоришь! — подойдя ближе к кровати, на которой сидел изрядно похудевший Кротов. — Ты должен жить!

— Зачем? Я долго думал и не понимаю для чего? Для чего отец жил — понятно, для чего Юра — тоже ясно. У них были семьи, цели, к которым они стремились… У меня же нет ничего. У меня и права нет смысла жить, так как это я отнял их жизни, — говорил он совершенно спокойно, будто обсуждая повседневные вопросы, типа: «что на ужин?». — Вчера мне исполнилось двадцать лет, и только сейчас я понял, что через десять лет все будет так же. Я, может, вернусь домой и буду просто существовать. Без смысла, без цели и без права. А, может, не вернусь и сдохну здесь у тебя. Может, умру с голоду или еще как-нибудь — неважно. И как бы это пафосно не звучало, мне абсолютно все равно. Но есть и третий вариант, — возникла пауза. Филипп терпеливо ждал и не перебивал, понимая, что Виктору сейчас нужен не так совет, как просто возможность выговориться. — Не могу утверждать, но я уверен, что это именно Двардов стоит за смертью моих родных. О да, эта проклятая фамилия просто разрушает мой мир, и начал этот процесс сын, а продолжает отец. Поэтому я должен отправиться к нему и сдаться. Тогда он, может быть, не тронет маму и Ксюшу, — только убедившись, что Виктор закончил, Филипп решил ответить.