Максим Кабир - Призраки [сборник litres]

Замыкала процессию колесница, ведомая морскими лошадями-гиппокампусами, чьи рыбьи хвосты рассекали волны, подобно обоюдоострому мечу, а в гривах сверкал жемчуг. Я не мог разглядеть лицо того, кто сидел в колеснице, но он был огромен и внушал трепет своими очертаниями.

Во сне я знал, что эти гости плывут не ко мне, и все равно испытал облегчение, когда они свернули налево от моего окна. Последняя нереида задержалась в проеме, поднесла к синим губам палец с ракушкой вместо ногтя и произнесла:

– Спи…

Позже спасатели недоумевали, как я мог спать, когда ураган сносил махновский балкончик, когда крыша рухнула, похоронив под собой шестую, седьмую и восьмую квартиры.

– Чертов счастливчик, – говорили они.

Спасательные работы велись двое суток, и я принимал в них участие. Разбирал руины Дома с привидениями.

Я бы очень хотел, чтобы у моей истории тоже был хороший финал. Хорошим финалом, я полагаю, стала бы фраза: «Ее тело так и не обнаружили».

Но, увы, обнаружили. Погребенную под обломками чердака одинокую старуху.

Я смотрел все семнадцать фильмов с ее участием, она была прекрасной актрисой.

И знаете, что я думаю? В каком-то смысле та цыганка не ошиблась. Катажина Пьетрас умерла в море, и у нее был четвертый муж. Я плохо разглядел его во сне, но уверен, он плыл за ней.

А порой, зимними вечерами, когда мне бывает особенно одиноко, я представляю загорелую девушку с волнистыми волосами, и мы – одни на берегу моря, целуемся под дождем из рыб. И когда окуньки падают ей на плечи, она смеется.

Окончив училище, Рита Обедникова три года проработала в сельской поликлинике и осталась бы там навсегда, если бы не измена жениха. Накануне свадьбы она обнаружила Сашу в постели с любовницей, а вскоре выяснилось, что про его походы налево знали все друзья и коллеги Риты. Собственно, с лучшей подругой она его и застала.

Девушка не желала находиться среди предателей и подала документы на увольнение. Шел девяносто третий год, рабочие места были на вес золота. Но Обедниковой казалось, что после такого удара судьба обязана предоставить компенсацию. Она свято верила в теорию зебры – черных и белых полос.

Ее родители умерли, когда она была ребенком. Умерла и бабушка, воспитавшая ее. Не существовало на карте точки, которую двадцатидвухлетняя Рита считала бы домом. Шумная столица ее не прельщала. Чтобы начать жизнь с нуля, она перебралась в крупный провинциальный город, где даже воробьи были рыжими от рудной пыли.

Ей повезло. Нашлась вакансия в районной больнице – древнем, разваливающемся здании на окраине, возле поселка с неромантическим названием Хладокомбинат. Рита с головой погрузилась в работу. Вопреки клятве впредь не заводить подруг, сдружилась со старшей сестрой Тасей Фуртак. Третий месяц они собирались поехать в центр на танцы, но свободного времени не было. Сдав смену, Рита садилась в электричку и тридцать минут добиралась до общежития. Валилась на кровать и немедленно засыпала. И иногда плакала во сне.

Тася обещала подыскать ей кавалера. Полушутливо они приглядывались к пациентам мужского пола: «Тот, с открытым переломом, симпатяга!», «А какого красавца в урологию доставили!»

Рита была симпатичной девушкой, но, вероятно, не настолько симпатичной, чтобы удержать жениха от адюльтера. С ней часто заигрывали, она же вежливо отказывала, ссылаясь на занятость. Иронизировать по поводу личной жизни она уже могла, устраивать ее – нет.

Самым настойчивым был заведующий хирургическим отделением Ярослав Дмитриевич Кудрявцев. Тридцать три года, хорош собой, холост. К тому же, что врачам не пристало, ездит на «мазде», щеголяет золотыми часами, а по запаху французского одеколона легко отслеживать его перемещения из палаты в палату.

Лучше кандидатуры не сыщешь.

Но Тася, едва речь заходила о Кудрявцеве, напрягалась и переставала шутить.

– Забудь, – говорила она.

И меняла тему.

Рита заподозрила, что у старшей сестры в прошлом была связь с доктором, которая завершилась нелучшим образом. Однажды она напрямую спросила об этом Тасю, и та искренне удивилась.

– У меня? С Кудрявцевым? Нет! Не моего полета птица. Бабник и за воротник закладывает.

– А кто из врачей не закладывает? – парировала Рита. Подруга что-то скрывала. Ей захотелось узнать что.

– Ладно, – вздохнула Тася. – Замечала, какие субъекты наведываются к нам в отделение? Кореша Ярослава Дмитриевича?

Рита замечала. Типы с криминальными физиономиями. Как тот, что недавно преградил ей дорогу и разглядывал сальным глазом. Одним глазом – второе веко у него было зашито. И лишь Кудрявцев фразой «не пугай моих девочек» избавил Риту от компании громилы.

– Откуда, по-твоему, у него иномарка? С зарплаты купил?

– Думаешь, он занимается чем-то незаконным?

Разговор происходил в общежитии, без посторонних ушей, но Тася понизила голос:

– Как-то к нам привезли мужика с пулевым ранением. Так Кудрявцев заставил меня написать «ножевое». Угрожал увольнением, а в конце денег дал. Я на них куртку купила зимнюю. А еще я слышала: он с самим Фаном знаком.

На Риту упоминание некоего Фана с титулом «сам» не произвело впечатления.

– Ах, забыла, что ты приезжая! Авторитет местный. Я от таких подальше держусь и тебе советую.

Обедникова заверила, что дело даже не в связях с бандитами. Бабники любой степени добропорядочности ей были ни к чему.

Близилось лето, и сердце ее постепенно оттаивало и вновь хотело того, чего хотят девичьи сердца: биться в унисон с чьим-то сердцем. Леша, молодой анестезиолог, пришел к ним в мае. Тасе понадобился час, чтобы вникнуть в причину Ритиной рассеянности.

– Да ты влюбилась, подруга!

– Брось ерунду говорить! – смутилась Обедникова.

– Дай угадаю… Новый врач. Губастенький…

Рита отнекивалась, Тася хихикала и щипала ее, требуя развернутой истории.

Пригласи ее Леша на свидание, она бы нашла и время, и окно в плотном графике. Она купила модное платье по баснословной цене и приезжала на работу раньше, чтобы столкнуться с ним в коридоре. Но анестезиолог медлил, а в июне Рита застукала его в курилке целующимся с Тасей.

– Риточка, погоди, я объясню! – увещевала старшая медсестра.

– Все хорошо, – огрызнулась Обедникова, – дарю!

Она сдерживала слезы до вечера. Расплакалась на остановке. Вокруг никого не было. Вокруг никогда никого не было.

«Плачь сколько влезет», – сказала ей черная-пречерная зебра.

Вспомнилась покойная бабушка, треклятый Саша, несбывшиеся чаяния. Утерев слезы, она увидела в трех метрах от себя бомжа с одеревеневшей от грязи бородой. После того как Хладокомбинат, давший название поселку, закрыли, район обезлюдел, и Рита возвращалась домой в пустой электричке. Вздумай бродяга напасть на нее, никто бы не услышал криков.