Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма [СИ]

Брюнхвальд только погрозил ему пальцем, смотри, мол.

Вскоре баркас и вправду попал в быструю речную струю, солдаты приноровились к вёслам, и они полетели. Кормчий на барже тоже повернул к быстрине, да куда там, пока она развернётся. Баркас быстро догонял баржу. Был всё ближе и ближе, идя к ней наперерез из середины реки.

И вот, видя это, две молодых бабы в хорошей одежде стали отпирать сундуки и стали кидать что-то в воду. На утреннем солнце что-то сверкало и со звоном и шелестом летело в реку.

– Чего они там? – Щурился Брюнхвальд, стоя на носу баркаса сразу за Сычом.

– Деньги, – то повернул к ротмистру изумлённое лицо, – деньги в реку кидают.

– Деньги, – изумился ротмистр не меньше, чем Фриц Ламме, и, повернувшись к солдатам, крикнул, – навались, ребята, навались.

А молодухи только и нагибались к сундукам, летели в реку и меховые шубы, и подсвечники серебра, и посуда дорогая.

А вот, Рутт, бабища злобная, не кидала ничего, стала на борт баржи, на самый край, носки над водой, взялась за верёвку и неотрывно смотрела на приближающийся баркас. И шептала что-то сквозь зубы.

Но ни Сыча, ни Брюнхвальда не пугала, Сыч с недавних пор боялся господина своего больше, чем всех ведьм вместе взятых, а Брюнхвальд вообще слово «страх» позабыл. Давно уже.

Десять шагов до баржи, восемь, пять и вот Фриц Ламме уже багром за борт её цепляет, тянет к себе и первый на баржу лезет. Бабёнки последние вещи кинуть не успели, бьёт их Сыч на ходу, а сам к ведьме спешит, схватиться её. Чуть не дотянулся, рука уже почти юбок коснулась, да ведьма крикнула яростно:

– Будьте вы прокляты, – и плашмя рухнула в воду.

– Ах, ты ж, вот крыса, – орал Сыч раздосадовано и прыгнул бы, да плавать не умел. Смотрел, свесившись с борта.

Так бы и потонула Рябая Рутт, да слишком много на ней материй было. Платье атласное, да рубаха под ним, да юбки нижние. Вынырнула она как пробка из воды и плыла рядом с баржей, руками слегка перебирая, ждала, когда тряпьё воды наберёт. А Сыч с Брюнхвальдом с борат на неё смотрели. Пока их мужик с баркаса не подвинул, пришёл и багром за юбку ведьму подтянул, сказал:

– А ну, подсобите, а то она в борт упирается.

На помощь ему пришли солдаты, цепляли бабу багром, та орала благим матом, шипела, вырваться пыталась, да мужик-лодочник на багор юбку намотал и тянул наверх, пока солдаты не схватили её за ногу и за волосы и за одежду не втащили её на палубу.

Уж как радовался Сыч, так и не передать, стал над ней и начал бить её по мордасам кулаком, так мужиков не всех бьют. И бьёт, и бьёт, и приговаривает:

– Под монастырь подвести меня думала, а не вышло. Уже отдам тебя экселенцу, уж он тебя не помилует. Шибко ты нужна ему.

Ведьма молчала, терпела, сдалась, сидела на палубе в лужах воды, растрёпанная, мокрая, ничего не говорила. Сыч, набив ей лицо, повалил её на доски, лицом вниз, достал с пояса свою верёвку, с которой не расставался, стал ей руки крутить. Сам улыбался, счастлив был. Бабёнки, что с ведьмой были, сидели у борта – выли от ужаса.

А солдаты Брюнхвальда собирали деньги с палубы, что не долетали до борта. И блюдо серебряное нашли, и хороший отрез бархата. Всё несли своему ротмистру. Складывали, а баржа уже плыла к берегу, вернуться вверх по течению она уже не могла, так хоть в городе пристать ещё старалась.

Плитка на полу в ратуше была великолепной, сразу видно, делали большие мастера, а заказчики не скупились. Удивительные узоры, гладкость стекла – как по такой ходить грязными сапогами? А на стенах гобелены тончайшей работы с мельчайшими деталями. На них сражения и охоты. Работы цены неимоверной. И мебель полированная, везде резьба, даже большие стулья кажутся невесомыми, настолько они ажурны. Зала огромна, окна огромны. Да, богат город Хоккенхайм.

За столами, на стульях, сидят советники. Члены городского совета. Двадцать человек.

А за ними стоят городские нобили, человек сто. Все поголовно в мехах, в золотых цепях, кружева из-под колетов по горлу торчат по последней моде, дорогие перья на беретах. Лица сумрачны, ничего хорошего не обещают.

И перед ними стоит рыцарь божий, хранитель веры, Иероним Фолькоф по прозвищу Инквизитор. Не один, на шаг позади стоит барон фон Виттернауф. И барон чувствует себя пред недобрыми нобилями плохо. А вот кавалер ничуть не робеет и говорит громко и твёрдо:

– Этой ночью я арестовал бургомистра города Хоккенхайм.

Ни слова, ни шёпота, ни жеста или шелеста – нобили молчат, они и так про это знают.

– Хотел арестовать лейтенанта городской стражи, но он сбежал.

– Кто дал вам право, рыцарю из Ланна, арестовывать нашего бургомистра, чьим именем вы это творите? – Холодно спросил голова городского совета. Почтенный муж с седой бородой.

Сам говорить Волоков не стал, глянул через плечо на барона, и тот сделал шаг вперёд.

– Именам принца Карла, Карла Оттона Четвёртого, герцога и курфюрста земли Ребенрее, – не очень уверено говорил барон.

– Мы выясним, так ли это, – с угрозой в голосе пообещал советник.

– Гнать их отсюда, – крикнул кто-то, – пусть обер-прокурор ведёт дела. А не всякие бродяги из Ланна.

– Убирайтесь к себе в Ланн! Слышите, рыцарь!

– Всё должно быть по закону!

Поднялся галдёж.

– Тихо, господа, тихо, – урезонивал он земляков.

Бирон коснулся рукава кавалера, опасливо похлопал его. А Волков только голову упрямо вперёд наклонил и заорал:

– Обер-прокурор сие дело не решит, ваш бургомистр знался с ведьмами, и расследование будет вести Святой Трибунал Инквизиции. Я писал уже архиепископу Ланн, просил слать сюда святых отцов. И они выловят у вас здесь всех ведьм и всех тех, кто служил им и сатане.

– Не бывать тут попам из Ланна, – крикнул один из нобилей, и кавалер узнал его.

То был кузнец Тиссен. Волков поднял палец и, указывая на него, крикнул:

– Так и ты тут, ты меч у меня украл, вор.

– Собака, – орал кузнец, – не воровал я, я купил его! Зарезать его пса ланнского.

– И барона тогда режьте, – крикнул Волков, вытаскивая меч. – Мятеж – так мятеж. Только знайте, убьёте вы рыцаря божьего и посланника герцога Ребенрее, архиепископ может вас и еретиками объявить, а как это случится, и двух недель не пройдет, как увидите вы на дороге ландскнехтов императора, господин наш еретиков не жалует, особенно таких, как вы, богатых.

– И неизвестно, кого вы увидите раньше, – вдруг заговорил барон, – ландскнехтов императора или рыцарей герцога. Вам будет непросто, стен-то у вас нет!

На мгновение в ратуше повисла холодная, злая тишина, и Волков сразу воспользовался этим:

– Пока нет бургомистра, кто выполняет его долг?

– По городскому уложению, коли бургомистр болен или отсутствует, – нехотя сказал глава городского совета, – должность его ведёт старший советник. То есть я.