Николай FrittVilt - Смерть на завтрак

Он вдруг всплакнул. Я удивился тому, как только быстро может поменяться настроение у человека. Все это было похоже на погоду какого-нибудь Лондона, где в одно мгновение идет нудный дождь, а затем, спустя секунду, из-за тяжелых туч выглядывает вдруг яркое солнышко. Впрочем, чтобы испытать все это на собственной шкуре, как я себе думаю, совершенно необязательно быть лондонцем или гостем английской столицы.

— Мистер Каррик, вам не нужно ни в чем себя сейчас обвинять, — дежурная, в общем-то, фраза от меня, но таким уж был в тот момент мой ответ. — Я абсолютно уверен в том, что смерть помощницы ветеринара была совершенной, хоть и ужасной по природе своей, случайностью, и ни вы, ни кто-либо другой на земле ко всему этому никакого отношения не имеете. К тому же… — я спохватился. — А… Жизель? Она тоже умерла?

Уилф коротко кивнул в знак согласия. Большая и без сомнения горькая слеза сорвалась вдруг с его глаз и шмякнулась на толстый ковер, застилавший пол в моем кабинете.

— Спустя двое суток. Говорят, аневризма…

Я не знал, как на все это реагировать. С одной стороны ко мне пришел пациент и просит помощи, что вполне себе естественно, особенно беря во внимание тот факт, кто я вообще такой. С другой же… Если он говорит, что какая-то там помощница ветеринара покончила с собой вечером в ванной, а огромных размеров женщина по имени Жизель скончалась от аневризмы, то в чем тут, скажите на милость, может быть его вина? У меня было всего лишь только два объяснения сложившейся ситуации: либо же он мне так сейчас и не рассказал всей сути дела (что вероятнее всего прочего), либо же я просто где-то что-то упустил (вариант, в общем-то, пригодный, но…все-таки не думал я тогда, — равно, как не считаю так и теперь, — что в этом была вся причина).

— Мистер Каррик, — я попытался приободрить мужчину и даже на отцовский манер коротко прихлопнул его по плечу. — Что дает вам причины думать так?

Он возвел на меня свои полные грусти, отчаяния и горьких слез (абсолютно не свойственных, как по мне, для любого мужчины) глаза и дрожащими губами произнес:

— Дар…

Я вновь напрягся.

— Что, простите?

— Ты так ничего и не понял, док, — он отошел от стула, на котором мгновение назад сидела его жирная задница, почтенно мне поклонился и совершенно спокойно направился к двери. Уже держась за ее округлую металлическую рукоять, обернулся ко мне и закончил начатую ранее мысль: — Я испытываю нечто подобное с семнадцати лет, когда меня однажды в доме дяди Винсента, что скончался от инфаркта прошлой весной, случайно ударило током. Все эти люди, они… Сколько раз во время нашего с тобой разговора ты, док, вдруг ловил себя на мысли о том, что я словно бы каким-то непостижимым образом забрался тебе в мозг и увидел все мысли?

Я не нашелся с ответом. Лишь только растерянно пожал плечами.

— Рискну предположить, тебе все не дают покоя размышления про того мальчика, сюжет о котором ты увидел сегодня утром в новостях, ведь так? — теперь Уилф хоть уже и не плакал, но голос его по-прежнему дрожал. — Ему всем миром собирают на операцию, потому как меланома — это не какое-то там безобидное название цветка, что растет в саду за домом, и с этим надобно бороться. Вот только, доложу я тебе, все это тщетно. Майкл Филлипс Рукер, девяти лет, проживающий в Броукен-Ридж с отцом Дином Томасом Ленгом и матерью Фелесити Хафман, умрет ранним утром седьмого марта две тысячи восемнадцатого года в Первой окружной больнице округа Мидлвей от внезапной остановки сердца. Девять лет от роду и внезапная остановка сердца, какая жалость, док! Разве это вообще налезает на голову?

Я буквально оторопел. О моих тяжких размышлениях, касающихся бренности мира сего в общем и мальчика с меланомой из Броукен-Ридж в частности, этот тип (гадкий мистер Каррик!) уж точно никаким образом знать не мог. Получалось, что… Что он действительно, черт подери, каким-то не постижимым образом залез в мои мозги (мозги душеведа, ха-ха!) и все на свете там высмотрел! Все-все! Пожалуй, даже то, о чем именно я думал и что видел в окно спальни в тот самый момент, когда утром одевался на работу.

Занятным получилось все это приключение.

— Не стану тебя больше утомлять, док, — он втянул в себя носом воздух так жадно, будто делал это в последний раз. — Зачем? Тебе и без меня хватает всех эти соплей, да бредней. Я попытался, но у меня не получилось. Видать, душа наша — она действительно тонкая организация, и чтобы ее очистить — также нужны мозги.

Я откашлялся и все же поднялся на ноги. Совершенно позабыл в тот момент о верном товарище и друге блокноте, который обычно большую часть дня не выпускал из рук, да о карандаше, который вообще иной раз считал неотъемлемой частью себя самого.

— Просто лишь вот так вот уйдете? — голос, лившийся в тот момент с моей гортани, не принадлежал мне. Он был чужим. Чужим и смертельно уставшим. — Мистер Каррик, а?

Он утвердительно кивнул в ответ.

— Попробую очистить душу где-нибудь в другом месте. Но, Бог ты мой… Док… Я действительно знал о том, что все они должны были умереть и… И… Совершенно ничего с этим не сделал.

— Потому как с помощницей ветеринара вы не были знакомы, а на отвратительную и ненавистную Жизель вам всегда было наплевать? — я постарался угадать его следующую мысль. И пусть получилось это у меня из рук вон плохо, свои результаты все же принесло. Уилф еще раз посмотрел на меня.

— Говоря так, ты почти наверняка знаешь, в чем тут все дело…

Как только он закончил фразу, сразу же развернулся ко мне спиной и решительно толкнул дверь. Бросил через плечо: «Спасибо за то, что уделил мне время», после чего лишь спешно исчез из виду.

Я тяжело вздохнул. Не знал, по правде говоря, что и думать. Верить всему этому рассказу или же нет? В общем-то (я отметил это для себя вполне откровенно), кое-что в истории Уилфа меня все же тронуло, но до самой последней его фразы не думал я, что дела обстоят уж настолько серьезно. С другой же стороны… А не померещилось ли мне вдруг все это? Что, если я просто лишь до чертиков заработался уже со всеми этими, как назвал их сам Уилф, соплями да бреднями, и теперь даже света Божьего вокруг себя не различаю? Какая-то часть меня очень обрадовалась подобной мысли. Но вся проблема состояла в том, что я, как и та задница, имел еще и вторую свою внутреннюю половину. А уж она-то (я очень хорошо чувствовал это!) была против…

Внезапный стук в дверь буквально-таки заставил меня подскочить на месте. Я настолько глубоко ушел в собственные размышления, что даже не сразу и сообразил в тот момент, а что, собственно, происходит. Когда до меня, наконец, дошло, что это, должно быть, воротился обратно Уилф (быть может, набрался все же смелости сказать мне еще что-нибудь «пустяшное» и «почти что совершенно не имеющее ни к чему на свете абсолютно никакого значения»), я прочистил горло, взял в руки блокнот и карандаш (сразу же почувствовав себя при этом «в своей стихии») и лишь только громко прикрикнул: