Надежда Сакаева - Бессмертие графини

Он усмехнулся и спустя мгновение рядом оказалась служанка. Я даже не заметила, как она подошла. А граф впился в нее зубами и капли горячей крови брызнули мне на спину.

— Поэтому ты должна радоваться. Ведь если с ним ты хотела забыть меня, то тебе этого не удастся. Теперь он моя копия, и ты сама обрекла его на это, притащив с собой и обратив, — закончил свой маленький монолог граф и толкнул служанку на пол так, что она оказалась рядом со мной, стоя на четвереньках. — Зима скоро закончится, а я так давно не слышал предсмертных криков. Убей ее для меня, графиня.

И, как обычно, не в силах отказать хоть в чем-то, я прокусила нежную шейку, чувствуя, как тепло жизни обжигает мое горло. И я не могла не признать, что какая-то маленькая часть меня, что появилась уже после моей смерти, радуется этому.

Наверное граф внушил служанке бояться, поскольку сопротивлялась он громко и отчаянно. Пытаясь удержать ее, и при этом не отпустить графа, я, кажется, переломала ей ребра.

После этого она уже не могла сопротивляться, а вместе с криками изо рта ее текла кровь — осколки ребер прокололи легкое.

Когда мучения бедной девушки почти окончились, на пороге возник Эшвард со второй служанкой. Конечно, ведь я завела разговор с графом в общем холле, а перемещаться в спальню было не в его правилах. Поэтому, возвращаясь с улицы мой рыцарь не мог не наткнуться на нас.

— Сегодня какой-то праздник? — осведомился он, вскидывая брови.

Взгляд его скользнул по едва живой девушки и задержался на моей обнаженной, забрызганной кровью фигуре. Впрочем на лице его при этом не дрогнул ни единый мускул. Он хорошо научился держать эмоции при себе.

— Всего лишь то, что по весне мы покинем эту дыру, — ответил граф, поднимаясь и натягивая брюки. — Так что можешь собирать вещи.

— Отличная новость, — усмехнулся Эшвард и обратился к своей служанке. — Видишь, милая, уже совсем скоро твои мучения окончатся, если конечно, ты продолжишь меня слушать.

И перекинув ее через плечо, точно мешок с картошкой, он ушел в свою комнату.

Граф вышел следом и я осталась одна, наедине с кровью, мертвой служанкой и осознанием содеянного.

Граф прав.

Из-за собственного эгоизма я обрекла несчастного рыцаря на страдания, лишив его семьи, детей и самой жизни. И я не знала, кто же больше из нас двоих виноват в том, что он ожесточился — он сам, ослепленный болью и разбитым сердцем, поддавшийся на уговоры графа, или же я, не сумевшая ни оставить его в покое, ни удержать от всего этого кошмара.

***

Как и сказал граф, мы покинули наш маленький дом по весне, едва сошел снег.

Конечно, стоило дождаться лета, чтобы дороги подсохли. Тогда нам не пришлось бы увязать по колено в грязи.

Впрочем, вампирские силы помогали справиться со всеми преградами, а ни граф, ни Эшвард не желали ждать ни одного лишнего дня. Мне же ничего не оставалось, кроме как следовать за ними.

Замок, куда мы переехали, оказался немногим больше нашего прежнего дома и состоял лишь из одной башни. Расположенный на возвышенности, его крутые стены казались суровыми и неприступными, а сам он был окружен лесистыми горами, где все еще можно было увидеть талые сугробы.

Выходит, мы сменили одно глухое и темное место на другое, но решения графа никто не смел оспаривать. Да и у нового замка были явные преимущества — небольшая деревенька поблизости, которая обеспечивала нам питание.

Хозяева замка ничего не могли противопоставить внушению вампиров и им пришлось потесниться. Окончательно выгонять их граф не стал, равно как и отбирать власть в замке. Для них мы стали просто очень желанными гостями, прихоти которых исполняются моментально.

Здесь граф вернулся к своим былым пристрастиям, обустроив в подвалах камеру пыток.

Жертв он брал из той же деревни, внушая им прийти в замок, чтобы после мучать их, растягивая свое удовольствие. И хотя делал он это не столь часто, но через пятнадцать лет пропажи стали слишком явными. Ведь он не сохранял жизни и не заботился о том, чтобы сохранить свои пристрастия в тайне. И потому суеверные слухи, распространившиеся за это время, вынудили крестьян пойти против владельца с вилами и факелами, а нас перебраться на новое место.

Эшвард, в отличие от меня, пытающейся прекратить мучения невинных людей, смотрел на забавы графы лишь с усмешкой превосходства. В нем больше не осталось жалости к невампирам, хотя сам он вместо физического воздействия, предпочитал более тонкие способы мучений, считая действия графа слишком уж примитивными. Может от того, что его самого люди пытали именно болью?

Очередной переезд пришелся ему очень кстати.

Эш уже давно уговаривал графа сменить место — отгороженность от мира успела надоесть ему за годы, проведенные в этом забытом богом и людьми домике. Но решения графа всегда были окончательными, а отпустить Эшварда в свободное плавание… нет, граф не сделал бы этого. Он никому не доверял и шел по жизни один, но все же в ней иногда появлялись вампиры, которых он предпочитал держать при себе. Таким был Викторий, такой была я и таким стал Эшвард, хотя не думаю, что он по-настоящему был нужен графу.

Если отбросить некую извращенность в понимании моего супруга привычных ценностей, Викторий был другом графа, его правой рукой и доверенным лицом, я была его женой, женщиной, которую он хотел, а Эшвард…

Эш был способом наказать меня, привязать к себе еще сильнее и не дать вырваться. И поэтому граф никогда уже не отпустил бы его, пусть и сам подарил замок. Эшвард как и я, как и Викторий, теперь был связан с графом единой судьбой до самой смерти, которая могла случится лишь спустя вечность.

И я сама обрекла его на это.

Впрочем, некоторые «чувства» граф к Эшварду определенно испытывал, иначе не согласился бы терпеть его рядом на протяжении стольких лет, пускай даже ради моих мучений.

Граф сделал из Эшварда своего рода преемника и уже после переезда из дома в замок они представляли извращенный донельзя дуэт «отец и сын».

Граф, добившийся своей цели перевоспитания новообращенного вампира, превратился из вежливого собеседника, что хитро кидает фразы и после ожидает пока они подействуют, в тирана, контролирующего вокруг себя все, до чего он мог дотянуться. Я знала об этой его любви к власти и контролю, а вот для Эшварда это было неприятной неожиданностью и он, наоборот, стал вести себя словно подросток, что проявляет свой бунтарский дух.

Он усмехался над тягой графа к физическим наказаниям, он противился жизни в глуши и стремился вернуться в высшее общество и даже хозяева замка, коих граф оставил в живых, раздражали его, и от этого он всякий раз, как только мог, внушал им что-нибудь, чтобы разозлить графа.