Игорь Фёдоров - Чудес никто не отменял

Я не видел лиц полицейских, но чувствовал, как они ожили, а в глазах зажегся интерес и готовность продолжить беседу.

— А я это… Почитать чего-нибудь… — моя радость разлетелась на мелкие разноцветные осколки и сменилась серым отчаяньем, — про Шерлока Холмса… Я же сюда постоянно прихожу.

— Молодец, что постоянно приходишь, — похвалила Нина Николаевна, выдержала паузу и торжественно добавила, — но только вечером, после обеда! А сегодня пришел аж до открытия!

Я опять попался. В гардеробе в это время была слышна негромкая возня — первый посетитель только-только сдавал одежду.

Драгоценная Нина Николаевна, моя любимая библиотекарша, знающая меня много лет, уважающая таких, как я за любовь к книгам (а нас становится все меньше), топила меня безжалостно и, как мне казалось, с холодным торжеством. Нанесла удар подло, исподтишка. Приберечь такой интересный аргумент, показывающий, что я, может быть, что-то скрываю, напоследок, на полпути к выходу. Мне даже стало как-то обидно. Тяга к справедливости, наверно, у нее с самого рождения. Если не раньше.

Я стоял как вкопанный, не представляя, что на это можно ответить. Но тут второй полицейский, который вел запись, недоуменно пожал плечами и сказал, как само собой разумеющееся:

— Ну, раз вечером приходит, откуда ему знать, во сколько вы открываетесь.

— Я думал, что открытие в девять, — включился я, мысленно благодаря своего неожиданного спасителя.

— По будням в девять, в выходные в десять, — Нина Николаевна попыталась не упускать своего шанса, — вывеска находится на самом видном месте, прямо перед глазами.

— Тем более не обратил внимания, — не сдавался я, — я книги прихожу читать, а не вывески.

— А сейчас ты куда пошел? — в ее голосе чувствовалась паника. Еще бы, я так ловко сорвался с крючка, — Передумал?

— Да как-то настрой пропал, — поставил я точку в этом разговоре.

Эту битву Нина Николаевна проиграла, но мне почему-то казалось, что решающее сражение еще впереди. В возмущенных глазах библиотекарши пылал благородный, но бессильный гнев. Оксана с испуганно переводила глаза с одного из нас на другого.

Старшему полицейскому ничего не оставалось, как зло косясь на напарника махнуть рукой:

— Идите уже. Если что, мы вас вызовем.

На тех же ватных ногах, второй раз за этот день, я направился к выходу. За моей спиной опять начались обсуждения по поводу этой гражданки… Как ее там?

Я вышел из читательского зала с мыслью, что пора искать другую библиотеку, но меня отвлек голос бабы Любы:

— Тема, — шепотом позвала она меня, — нашу Маринку убили!

Точно — Черникова Марина Александровна — большими красными буквами загорелось в моей голове. Вот о чем промолчал полицейский, пытаясь раскрутить меня — убийство.

— Как убили?

То, что дело не в сумочке, или не совсем в ней, я догадывался изначально. Но мысли об убийстве этой самой Маринки мне как-то в голову не приходили. Тем более, что за последнее время она стала мне почти родной.

— Нашли ее, сердечную, в парке, со следами насильственной смерти, так милиционеры сказали, — продолжила старушка чуть не плача, она-то всех посетителей знала, — номерочек в кармане нашли, на нас вышли.

Общая картина произошедшего стала складываться, как мозаика. Пустых мест стало поменьше.

— Вот я дура старая, — продолжала убиваться баба Люба, — сдался мне этот чертов телевизор, а то поболтали бы немного, времечко потянули, оно глядишь, и обошла бы беда стороной. А так… И все… А ведь такая молодая…

Я же говорил, что девушка — подумал я.

Баба Люба перевела дух, вытерла слезы и продолжила:

— И сумочку умыкнули, окаянные, — она чуть понизила голос, — а пришла-то с сумочкой, сама видела. Красненькая такая. А милиция приехала туда… на это место — сумочки-то нету. Ироды! Чтоб им…

У меня под курткой бешено стучало сердце. Стучало об сумочку. Уходя из дома, я ее аккуратно сложил вдвое и спрятал под куртку. Сидела она хорошо, прочно. А если бы копы нашли повод для задержания, как бы я тогда объяснялся? От этой мысли мне стало совсем нехорошо и попрощавшись с бабой Любой, я скорей направился к выходу.

Полиция еще здесь, сумочка была у меня. Мало ли что Нина Николаевна могла вспомнить, с нее станется. От нее я уже ожидал любой пакости. Надо было срочно от сумочки, как от улики, а это уже была улика, избавляться.

Отойдя на безопасное расстояние, подальше от полиции и, в первую очередь, от Нины Николаевны, я достал сигарету включил сотовый и набрал номер отца. Через пару длинных гудков, раздался его сбивчивый голос, который окончательно выбил меня из колеи:

— Светку машина сбила… Она в больнице… Врачи говорят… — его слова утонули в плаче.

Сигарета выпала из рук.

Светка моя старшая сестра…

Света лежала в городской больнице на минус первом этаже, в реанимационном отделении. Общение с врачом не принесло ничего хорошего — кома, состояние крайне тяжелое, делаем все возможное. Надейтесь. Но почему-то в глазах этого седого опытного лекаря я не видел оптимизма. Только печаль и усталость. Взяв телефонный номер реанимации, и прошептав наспех придуманную молитву, я вышел из больницы. В прибольничном парке, с такими же, как у нас, высокими соснами, возле песчаных дорожек, по которым сновали туда-сюда больные и медперсонал, стояли скамейки. Выбрав самую отдаленную, подальше от людей, я присел на нее, облокотился на спинку и закрыл глаза. Хотелось одновременно плакать, кричать и разнести что-нибудь на мелкие кусочки. День выдался просто великолепным: одну убили, другую сбил автомобиль. Из-за этих переживаний я так никогда не брошу курить, подумал я и полез в карман за пачкой.

Обычно в начале сентября у нас уже холодно. Но сейчас стояло настоящее бабье лето. Солнце ласково грело лицо и отогревало душу, птицы беззаботно пели свои замысловатые песни. Главное — не раскисать. Для начала надо было решить одну свою проблему.

Сумочка Марины Черниковой так и оставалась у меня за пазухой. Я расстегнул молнию на куртке и достал ее. Какое-то время внимательно осматривал, изучал. Оценивал с художественной точки зрения узор из искусственных разноцветных камешков. Думал, что теперь с ней делать. Расстегнул замок и еще раз пересмотрел содержимое. На этот раз мой взгляд зацепился за медальон.

В наше время люди чего только не носят в качестве украшений. Каких только узоров, знаков, магических символов не встретишь. Распятий и пентаграмм. Эмблем разнообразных групп, обществ, сект, объединений. Защитных оберегов и амулетов. Знаков Зодиака и заглавных букв имени. Имеющих серьезное значение и легкомысленные погремушки. Маленьких сердечек с тоненькой цепочкой и огромные цепи с палец толщенной с «гимнастом» на кресте, прости, Господи. Лично я ношу скромный серебряный крестик.