Игорь Фёдоров - Чудес никто не отменял

— Баб Люба, хватит! — шепотом прокричал я, — Как она выглядела?

Баба Люба стихла, посмотрела на меня заплаканными глазами и положив руку мне на плечо, продолжила чуть тише.

— Не уберегли мы ее, Тема. Потеряли, ненаглядную. А ведь такая молодая была.

Она укоризненно посмотрела вверх, будто кого-то обвиняя.

— На земле больше места стало, да разве ж это правильно? — она вздохнула и почти прошептала, — Нехорошо это.

— Баба Люба. Как она выглядела? — взмолился я.

— Любовь Георгиевна, — послышался за спиной знакомый и строгий голос, — что тут у вас происходит?

Наивно было ожидать, что никто ничего не услышит и не придет поинтересоваться, что тут творится.

— Здрасте, — раздосадовано проговорил я.

Нина Николаевна посмотрела на меня:

— Я так понимаю, ты опять пришел пораньше, чтобы почитать что-нибудь? Что-то припоздал сегодня, мы час назад открылись.

— Нет, — старался я говорить как можно менее язвительней, — пришел спросить о Черниковой.

— Да уже спросил, — она с упреком на бабу Любу, — стекла до сих пор дрожат. Как вам не стыдно, Людмила Георгиевна? У нас здесь общественное место. Устроили тут.

И нам стало стыдно. Мне показалось, что не только стекла до сих пор звенят, но и люстры слегка покачиваются. А если посетитель какой вошел… Тут же повернул бы обратно.

— Артем, пойдем-ка со мной, — библиотекарша властно кивнула в сторону читательского зала и пошла первой, громко цокая каблуками. Эхо по-хозяйски гуляло по всему зданию. Я поплелся следом, с тоской посмотрев на открытую входную дверь и чувствуя жалобный взгляд бабы Любы.

Нина Николаевна села за свой стол, сцепив пальцы рук в замок, долго и внимательно разглядывая меня. Почти не моргая. Справочный стол пустовал, у Оксаны по воскресеньям был выходной. Во всем зале мы с Ниной Николаевной были одни. Я сидел за тем же столом, что и на вчерашнем допросе. Но сегодня я был спокоен и чист. Наученный горьким опытом, медальон я оставил дома.

Закончив изучать меня, Нина Николаевна приступила к делу.

— И все-таки, Артем, зачем ты пришел?

Я пожал плечами:

— Узнать что-нибудь о Марине Черниковой. После вчерашнего мне уже самому интересно, что с ней произошло.

— А что тут может быть интересного? Убили ее. Перерезали ножом горло, — говорила она все тем же строгим голосом, — тело обнаружили в парке, был вызван наряд милиции…

— Полиции, — не упустил я возможности показать себя умным.

— Не поняла, — глаза ее сверкнули под стеклами очков, но голоса она не повысила, — а… Ну, пусть будет полиция. Хоть ФСБ, это сути не меняет. Не надо перебивать меня из-за пустяков.

— Извините.

— Так вот, — продолжила она, как по писанному, — приехал наряд, тело есть, свидетелей нет, документов нет, нашли наш номерок, по описанию я опознала Черникову, через нас узнали адрес. Завтра похороны. Что тебя еще интересует?

— Как она выглядела?

— А, может быть, ты сам это знаешь? А строишь тут из себя саму невинность.

Это было все равно, если бы она обвинила меня в убийстве. Или в пособничестве.

— Почему вы на меня так ополчились? — с вызовом спросил я.

— Я не люблю воров, особенно воров в моей библиотеке, — холодным тоном произнесла она.

Удар был нанесен так неожиданно, что мне стало жарко. Нина Николаевна торжествовала. Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, всем видом показывая, как низко я пал в ее глазах.

— Я вчера промолчала об этом, потому что ты не убийца, но тем не менее — ты вор. Но для полиции ты не представляешь интереса.

— Я не вор, — тихо произнес я.

— Я в последний момент видела, как ты…

— Это вышло случайно, — жалобно вскрикнул я.

— Ну, конечно, случайно — началось мое уничтожение, — по-другому и быть не могло.

— Я хотел отдать ей лично в руки.

— Кому? — потолок как-то низко опустился надо мной, стены сблизились, стало трудно дышать, — Ты ее даже не знал. Или знал?

— Она вышла передо мной. Я хотел ее догнать, — вырывался я из цепких лап, как мог.

— А зачем сумочку спрятал? Чего испугался? — в ее голосе послышались насмешливые интонации.

— Вы вошли внезапно. У меня в руках чужая вещь. Запаниковал.

— Что было в сумочке?

— Да так… барахло всякое, косметичка…

— Значит, все-таки, открывал? — торжествовала она.

— Я паспорт хотел найти. Адрес нужен был. Отдать лично в руки.

— Нашел?

— Нет.

Нина Николаевна очень внимательно посмотрела на меня. Я бы даже сказал — вцепилась в меня взглядом.

— А может, там еще что-нибудь было? Деньги? Драгоценности? — на последнем слове она сделала ударение и вопросительно подняла брови.

Это был серьезный вопрос, который меня тоже интересовал. Я не был профессионалом в ювелирном деле, но не думаю, что медальон был сделан из драгоценного металла. По крайней мере, это не золото или серебро. Но, опять же, будет ли простая бижутерия светится в темноте и излучать тепло? Определенную ценность медальон, конечно, представлял. Для химиков, например, физиков-ядерщиков и прочих колдунов. Возможно для историков и коллекционеров. Но не для ювелиров. Я так считал. И поэтому чистосердечно признался:

— Ни денег, ни драгоценностей.

— Да не уж-то?

— Обыкновенная женская мелочь.

Библиотекарша немного помолчала, взвешивая мой ответ на своих личных весах истины. Было заметно, что она начинала нервничать.

— И где сейчас эта сумочка?

— Выбросил в мусорный контейнер.

— Избавился от улики?

— За ненадобностью.

— А не думал вернуть ее родственникам? Как память?

— У людей горе, а я, неизвестный человек, сумку ненужную принесет вместе с соболезнованиями. Нате. Держите. Вспоминайте.

Нину Николаевну покинула сдержанность. Она вскочила со стула, хлопнула рукой по столу и закричала:

— Это не твоя собственность, что бы распоряжаться ею, как вздумается. Это — чужая вещь!

Дурной пример заразителен. Негатив одного собеседника крайне отрицательно сказывается на другом. Это закономерность любого спора. Самообладание тоже оставило меня. Я тоже встал.

— Да что вы прицепились к этой чертовой сумке? Нет ее! Вместе с хозяйкой отчалила в…, — это было уже через чур, остановил я себя, а то уж совсем некрасиво получается, — Вот, конкретно вам, нужна эта сумка?

Нина Николаевна молча стояла, глядя на меня с некоторой тревогой, но я уже не мог остановиться.

— Абсолютно дурацкая сумка, с идиотским рисунком, в которой нет ничего интересного, кроме…

— Кроме чего? — вцепилась она с реакцией кошки.

Я молчал.

— Нина Николаевна! — в дверном проеме стояла баба Люба и отчаянно махала в сторону входа, — посетитель, — сказала она одними губами.

Воспользовавшись ситуацией, я молча развернулся и пошел к выходу.