Марк Олейник - Семь рек Рима

— Как считаешь? — спросил меня Харон.

— Я тоже все время об этом думаю. Наверное, это было бы справедливо. Иметь шанс.

— А в обратном направлении? — поинтересовался Харон. — Вот побыл ты некоторое время в раю. А потом в ад.

— За что? — неприятно удивился я.

— А из ада за что освобождать?

— Как за что? Человек не может быть бесконечно виновен.

— А бесконечно невиновен?

Тени вокруг примолкли — они ловили каждый звук.

— Ладно, — Харон слабо улыбнулся. — Виновен, невиновен — сотрясение воздуха одно. А вокруг жизнь.

— То есть оттуда не вырваться?

— Скоро, — кивнул мне перевозчик, — ты получишь исчерпывающий ответ.

— А остальные? — я остановил его, схватившись за рукав. — У них же привал. Они тоже хотят знать ответ.

Тени стояли и ждали.

— Ответ? — голос Харона извергнулся словно туча вулканического пепла. — Вы хотите знать ответ?! — пепел веером прошелся над тенями. Он засмеялся откровенно. — Так знайте: ваш ответ — «нет»!

Неожиданно я подумал, что традиционно согласие считается положительным ответом, хотя для этого нет никаких оснований.

— Если ответ «нет», почему мы медлим?

— Нет, — ответил мне перевозчик, — мы не медлим. Все идет своим чередом. Смотри! — Харон взмахнул широким рукавом своего балахона.

Черная материя пролетела перед моим лицом, стирая пейзаж, а когда харонова рука опустилась, глубокий черный Стикс лежал перед нами.

— Не такой уж он глубокий, — сказал перевозчик, — но все равно, как вы будете переправляться на тот берег — понятия не имею. Тут не вода течет — чистый яд.

Ко мне подошла рыжая девушка с небольшим шрамом на щеке.

— Перенесите меня, — сказала она. — Пожалуйста. Мне в ад назначено, но я совсем не могу ждать. Очень страшно ждать.

— Как же, — растерялся я и посмотрел на Харона. — Я не могу вас перенести, потому что тогда я умру и не смогу найти свою девушку.

— Нет? — она просто смотрела мне в глаза. — А вы представьте, что вы ее переносите — с вами тогда точно ничего не случится.

Все смотрели на меня, надо было решаться, но я не мог. Собственно, даже не смерти я боялся, я боялся, что если умру, то могу попасть куда-то навеки — туда, где не будет Пат. Я молчал и думал, молчали и все остальные — мне надо было принять одинокое решение. Какой у меня был выбор?

— Давайте, — обратился я к рыжей девушке со шрамом. — Залезайте ко мне на плечи.

Черная вода Стикса оказалась холодной. Сделав только несколько шагов, я продрог насквозь. Я зашел в воду лишь до колена, но ног уже не чувствовал — их как будто отрезали. Это первое. Второе — вода была вязкой, как деготь, не было ни единого шанса идти быстрее.

Когда вода дошла до подбородка, я чуть не остановился.

— Смелее, — подбодрила меня девушка, и я послушался, погрузившись вскоре так, что над поверхностью Стикса были лишь мои глаза — я не дышал, плотно сжав губы, я шел и умирал от страха. Вода накрыла меня с головой.

В темноте было очень страшно — это было странное, удивительно неприятное ощущение, будто черная вода вокруг обладала силой эмоции. Вода ненавидела меня, а особенно гадко было то, что ненавидела беспричинно. Я не мог ее не любить, я не мог ее оттолкнуть в прошлом, обидеть как-то, отнять что-либо. Я не был с ней знаком, а она ненавидела меня, и я понял, что вот так и выглядит абсолютное зло. Оно темно, глухо, слепо и ненавидит тебя безо всякой причины. Причина ему не нужна. Оно само причина.

Ноги мои вязли в чем-то цепком, и, кажется, конца этому не предвиделось. Хотелось кричать и плакать, хотелось свободы, но ее не было. Когда я вышел на берег и опустил девушку, я увидел, что она улыбается.

— Я не могу сказать, что ты спас меня, — сказала мне девушка. — Но все равно спасибо тебе и прощай. Тебе еще предстоит перенести всех остальных. Она сделала шаг и растворилась в темноте, которая словно упала сверху и исчезла вместе с девушкой. Я пустился в обратный путь.

Тени были невесомы, физически я не уставал, но страх снова и снова разрезал меня на куски. Новое погружение отнимало у меня почти что все силы — все из-за того, что каждый раз я не был уверен, что выберусь на поверхность.

Вот и последняя тень. Чернильной каплей тьма поглотила и ее, я остался один на берегу. Харон появился у меня из-за спины.

— Молодец, — сказал он. — Теперь прямой дорогой в ад. Место неуютное, но и там люди живут. Береги себя. Минимальный срок — семь дней. Да — тебе приятно будет узнать: в аду есть время.

Он исчез, вернее, это я снова оказался в темноте, в дегтярной темноте, такой же, как на дне Стикса. Разница была только одна — в этой новой темноте явно и похоронно тикали часы.

Когда я открыл глаза, то понял, что лежу на грязном деревянном полу в огромном, плохо освещенном помещении, потолка которого не было видно. Вокруг стояли и молча рассматривали меня множество мужчин. Они были наги, кожа даже у тех из них, кто от природы был смугл, выглядела бледной, даже несколько сизой, и у каждого из них была широкая красная повязка на левом плече. Они выглядели как советские дружинники, если только вы можете представить себе голых дружинников.

В комнате сильно пахло страхом. Вам может показаться, что это всего лишь литературная метафора, но это не так. Бывают запахи приятные и неприятные. Бывают отвратительные настолько, что их невозможно переносить — от них становится плохо. Но есть запах, который вызывает множество чувств, и все они отрицательные — от этого запаха хочется спрятаться, сбежать, услышав этот запах, ты готов его убить.

Страх пахнет кислым, он пахнет паленой шерстью, он пахнет аммиаком и нечистотами, но самое главное — он воняет безвыходностью.

Концентрация этого запаха в бараке, где я очнулся, была просто невыносимой. Было ясно, что все эти люди при первой же возможности готовы убить друг друга. Что все они готовы убить меня.

— Ты кто? — спросил меня верзила, стоявший слева ближе остальных. Он выглядел очень сильным — мышцы просто раздували кожу на его теле. Странным при этом смотрелся несоразмерно маленький уд, почти потерявшийся в густых волосах паха. Такие же густые курчавые волосы занавешивали его лицо, начинаясь от самых глаз будто сползшая маска.

— Доктор, — ответил я, решив, что называть свое имя в такой ситуации бессмысленно.

— Кому-нибудь нужен доктор? — оборачиваясь к толпе, спросил верзила.

Воспользовавшись паузой, я приподнялся и сел. Я озирался, пытаясь понять, что написано на красных повязках, когда раздался первый из услышанных мною даже не крик, а настоящий вой, в котором зазвучали сотни голосов, и каждый со своей мукой.

Крик черными траурными шарами стал взлетать под потолок, где лопался и лужами падал на пол. Страхом завоняло еще сильнее — я чуть не потерял сознание.