Арна Логард - Из каморки

— Это все страхи, Жанна. С которыми мы боремся, от которых просвещаемся или сходим с ума. Но только осознав их — мы сможем стать полноценными, настоящими. Испытать стыд и любовь к тому себе, каким мы себя создали. Чтобы потом умереть счастливыми.

— Мне бы хотелось узнать свои прошлые жизни. Может, это помогло бы исправить эту, понять свое предназначение.

— Не знаю, Жанна, мне всегда казалось, что я все о себе знаю, что мне не нужна ничья помощь в познании себя.

— Как минимум — самый лучший способ познания себя — это диалог?

— Даже с самим собой.

— Я надеюсь, ты не считаешь меня своей фантазией?

— Все мы чья-то фантазия, Жанна.

— Я точно знаю, что хочу жить, существовать. Если даже не совсем понимаю смысл.

— Как ты думаешь: смысла нет, или смыслов много?

— Думаю, что смысл — это предназначение, то что тебе в кайф, что у тебя получается. Как твое творчество.

— Знаешь, я не знаю, настоящее ли оно. Да и не люблю я это слово «творчество». Аж коробит. Сейчас все творческие личности. Сделал пару кадров — я фотограф. Нарисовал черный квадрат — о, какой в этом глубокий смысл. А ведь смысла в творчестве искать не нужно. Его придумывают критики. Что за дебильная работа — критик? Гм. «Автор этим хотел сказать то-то, выразить это, открыть глаза на то». А автор ничего никому говорить не хотел. Он просто накурился и написал рассказ о монстрах, живущих в носу, создал целый новый мир. Или ему было тоскливо — и он нарисовал японку, кормящую грудью котят. Или его бросила любовница — и он вылепил из глины большой толстый член — и покрасил его в зеленый цвет…

— Оригинально…

— Вряд ли, они думают о смысле. Картина, стихи, черно-белые снимки — это просто часть души. А душа — неописуема, она не подлежит критике. Понравилось или не понравилось, понял или не понял. Творчество не нужно понимать. Это невозможно, так же, как невозможно понять другого человека, его мысли, эмоции, чувства. Их можно только частично спроецировать на себя, переломить через свои, уловить что-то похожее в своих переживаниях. Но это все не то…

— Что-то тебя понесло.

— Зацепило просто.

— Ты не любишь критику. Я знаю.

— Мне кажется, Жанна, я рассуждаю здраво. Зачем поддавать критике свою душу?

— Но критика — это же не всегда плохо? Ты же сказала, что не знаешь, настоящее ли твое творчество. Это предполагает, что тебе нужна чья-то оценка.

— Не знаю.

— Ты же говорила, что все о себе знаешь, что чувствуешь и чего хочешь.

— Выходит, это не всегда так.

— Странно. Мне как раз этого не хватает — понять себя, поверить в то, что я существую, определить, что мне нравится, а что противно.

— Это хорошо, но иногда невозможно, Жанна.

— Но почему?

— Потому, что даже ели ты спланируешь свою жизнь, даже если в чем-то очень уверена — не всегда все зависит от тебя. Жизнь — это вечные перемены. В том числе в самой себе. И ограничивать себя не стоит.

— Что ты хочешь этим сказать?

— К примеру, сегодня я люблю тебя и думаю, что мы будем жить вместе долго и счастливо. Завтра ты ответила мне взаимностью — и я думаю, что счастлива. Послезавтра я все-также люблю тебя, а вот ты меня уже не любишь, но я об этом не знаю — поэтому все-еще люблю тебя. Это был мой план — быть с тобой вместе всегда — план, с которым мне теперь очень сложно расстаться и смириться, что этого не будет. Потому что хоть во мне ничего и не поменялось по отношению к тебе, — ты не любишь меня, и я не могу на это повлиять, изменить твои чувства. Проходит еще один условный день: ты не любишь меня, и я стараюсь тебя не любить, а, к примеру, заменить тебя кем-то другим, с которым я, как себе обещаю, уже не буду ничего планировать. А потом — кто-то любит меня, планирует (мечтает) прожить со мной вместе долго и счастливо, а вот я не люблю. Ну, как вариант. А их может быть очень много, в разных сферах жизни. Так зачем планировать? Сегодня я люблю тебя, а завтра ты спроси у меня снова.

— Ты хочешь сказать, что все временно?

— Это законы природы, Жанна. Мы меняемся — взрослеем, тлеем в пепел, перерождаемся в кого-то другого. Даже память о нас умирает. Потому, что этот мир, хоть в глобальном плане и незыблемый, для нас временный. У каждого из нас своя маленькая жизнь, которая важна только для нас. И наша маленькая смерть ни на что не повлияет, никого не удивит. Так зачем ограничивать себя в чем-то, делать выбор, бояться чего-то не успеть или сделать неправильно? Может, лучше дать себе свободу, осознав, что все, чему я покоряюсь, все что я делаю — это правильно и желанно. В данный момент…

— Значит, ограничивая себя — мы живем неполноценно?

— Речь не о каких-то извращениях или преступлениях. Речь о том, что необходимо нашей психике. Прочувствовать и принять свою первобытную природу. Оживить в себе существо с животными инстинктами, наделенное стремлением к свободе и нежеланием подчинятся кому-либо, наделенное любовью и ненавистью одновременно, хрупкостью и силой для борьбы.

— И сверхвозможностями?

— Всем, чем хочешь, Жанна.

— Обещаю тебе разорвать свою смирительную рубашку…

— А мне то это зачем обещаешь?

— Но ведь ты же в меня веришь. Доверяешь. Любишь.

— Потому что ты — это я…

Я пластилиновый человечек. В моих внутренностях разноцветные краски. Я запускаю длинные пальцы вглубь себя и цепляю ими густое тягучее масло. Вырываю его и бросаю комками на холст. Размазываю-размазываю ладонями. Добавляю желтый. Отхожу и всматриваюсь. Брызгаю синим. И когда наконец улавливаю совершенство своей картины — снова запускаю внутрь себя руки, в самое сердце — и рисую алым… Улыбку на своем пластилиновом лице.

— Официантка, повторите!

Мысли уже не повинуются. Воспоминания туманятся. Краски тускнеют. Во мне поселилось какое-то вселенское зло. Оно бурлит и кусается, усугубляя мое безумие.

Я кратер, извергающий из себя накопившееся за тысячелетия огненное дерьмо. Марионетка, тупое дитя мира, режущее себя на куски мыслями. В моих костях живут улитки. Они извергают зеленые экскременты, ползают внутри меня и воняют слизью. Теперь и я воняю ими.

Я паршивый пес. Гнилое яблоко. Алкоголик. Мои глаза высохли, слезы ушли в моря. Я уже не плачу. Кусаю себя за щеки. Я экскаватор, роющий землю рылом, клыками, когтями сломанными. Я — мочки пальцев, сдавившие шею. Меня больше нет. Я лишь иллюзия.

Но я не хочу быть прежним. И даже если бы хотел, никогда бы не стал уже. Наоборот, я жаждал испытывать безразличие ко всему, к людям, к работе. Мне не хотелось радоваться, я не мог. Мог только притворяться, чтобы другие не догадались, как я их ненавижу. Меньше чем себя, но тоже сильно. Но зачем им знать то, что я чувствую. Это только мое.