Рэт Уайт - Героиня

Тоня промокнула уголки глаз рукавом пальто, и снова посмотрела на врача, ища утешения. Тот что-то насвистывал себе под нос, заполняя карту.

Тоня попыталась ободрить себя этим отсутствием озабоченности в поведении врача. Она наблюдала, как он пальцами открывает матери веки и светит фонариком на зрачки. Они оставались полностью расширенными. Лицо врача не выражало никаких эмоций.

Она решила, что если б все было очень серьезно, он не был бы таким безразличным.

Врач улыбнулся ей, похлопал по плечу и вышел из палаты. Тоня снова посмотрела на мать. Та пыталась дышать, несмотря на кислородные трубки в носу, с каждой секундой лицо у нее серело все сильнее. Тоня села на край больничной койки, продолжая держать мать за ее крошечную руку.

Поправила ей подушку, наклонилась и поцеловала в лоб. Слезы, наконец, хлынули и не останавливались, пока она не уснула, свернувшись клубком рядом с матерью и слушая ее затрудненное дыхание.

Глава вторая

Хоспис "Сестры Великой Филадельфии" находился в историческом районе Джермантаун, в непосредственной близости от Виссахиксона и Маунт-Эйри. В эту часть города Нацинет никогда не заезжала. Дома здесь были старые, но красивые. Колониальные особняки стояли всего в нескольких кварталах от старых кирпичных домов, где жили солдаты войны за независимость. Даже здания, давно не знавшие ремонта, сохранили следы прежней красоты. Это были не те наспех построенные, обшитые алюминиевым сайдингом типовые дома, которые производят сегодня. Она представить себе не могла, что некоторым из них уже по сотне лет.

Вдоль каждой улицы стояли сахарные клены, черные березы, белые и красные дубы, кишащие рыскающими в поисках желудей белками. В это время года их листья уже отливали огнем и золотом. Делая вдох, Нацинет чувствовала запах листвы и свежескошенной травы. Это напомнило ей о ее представлении об Америке, до ее приезда сюда. То, что она обнаружила, было далеко от реальности.

Здание, в котором размещался хоспис, было старой плантацией, служившей теперь домом для престарелых. Это было трехэтажное здание с причудливыми карнизами и колоннами - сочетание георгианского стиля и итальянского загородного палаццо с большим арочным входом. Старая каменная облицовка местами осыпалась. Фасад здания до окон второго этажа был покрыт плющом. Нацинет остановилась, восхищаясь красотой этого места.

Оно было тихим и даже немного строгим и аскетичным, из-за своего, несомненно, квакерского наследия. И все же оно обладало удивительным шармом. Ей было грустно от того, что такое очаровательное здание теперь было превращено в дом, куда никому не нужные люди приходили умирать.

Нацинет поднялась по длинной подъездной дорожке к крыльцу и позвонила. Женщина в старомодной форме медсестры открыла дверь. Белая юбка, белые чулки, белые, громоздкие туфли, в комплекте с одной из тех старых медсестринских шляп, с черной полоской и маленькими крылышками. Женщина выглядела так же старой, как здание, в дверях которого она стояла, и такой же крепкой. Она настолько естественно вписывалась в старую плантацию, словно была его неотъемлемой частью, наряду с дубовыми дверями и окнами из свинцового стекла.

У нее были светлые волосы, с проглядывающими тут и там седыми прядями. Глубокие морщинки в уголках глаз с годами разрослись и слились с другими морщинами и бороздами, образовав у нее на лице нечто похожее на паутину. На кончике носа ненадежно держались очки в проволочной оправе. Вид у нее был невероятно древний, отчего она походила скорее на одну из пациенток, чем на попечительницу. Она определенно была старше многих своих подопечных.

- Да? Чем могу вам помочь?

Улыбка у нее была на удивление живой и дружелюбной. Ее глаза улыбались вместе с ней. Нацинет встречала не так много дружелюбных людей, с тех пор как приехала в Америку. Большинство их тех, с кем она познакомилась в Филадельфии, вели себя сперва враждебно и настороженно, будто боялись, что она собирается отнять у них что-то. За многие годы Нацинет научилась мастерству вызывать у недоверчивых людей доверие, что было трудно, поскольку сама являлась не очень-то добросердечным человеком. Она была умной и способной, и заметила, что люди уважают ее за это.

- Я видела объявление в "Инквайрер", где сказано, что вы ищите медсестер для хосписа. Принесла свое резюме и рекомендации.

- О. Что ж, входите. Входите.

Медсестра проводила Нацинет в вестибюль, а оттуда повела по длинному коридору. Сделанные из кленового дерева полы блестели. Покрашенные в античный белый цвет стены были подчеркнуты декоративным потолочным карнизом ручной работы и стеновыми рейками такого же цвета, что и пол. Все деревянные части, казалось, относились к оригинальной архитектуре. Нацинет представить не могла, где сейчас в Америке можно встретить такой уровень мастерства.

- Меня зовут Дорис. Я здесь главная. Работаю здесь более пятидесяти лет. Я была примерно вашего возраста, когда пришла сюда сразу из школы медсестер.

- Очень приятно с вами познакомится, Дорис. Меня зовут Нацинет.

Она пожала руку Дорис и была удивлена ее крепким рукопожатием. Пожилая медсестра посмотрела на Нацинет поверх очков.

Нацинет была высокой и стройной, как супермодель. Миндалевидной формы глаза, слегка раскосые и зеленые, как изумруды. Длинный и узкий нос, полные губы, густые и вьющиеся волосы цвета пшеницы. Белая, как пахта, кожа. Нацинет знала, что Дорис хочет понять, какой она национальности.

- У вас необычное имя. Что это за акцент? Не думаю, что слышала его раньше.

- Я родилась в Эритрее, но моя мать - американка.

- Эритрея? В смысле, Эфиопия? Несколько лет назад я посылала деньги в Эфиопию.

- Нет. Это не Эфиопия. Другая страна. Мой отец - эритреец. Он - врач. Познакомился с моей матерью, когда она была там с Корпусом Мира.

Нацинет попыталась скрыть раздражение в голосе, поскольку терпеть не могла, когда люди называют ее эфиопкой. Она знала, как представляет себе эфиопов большинство американцев. Изможденными пугалами с мухами на лицах, голодающими и живущими в грязи. Либо их приравнивали к американским чернокожим, которые, по мнению Нацинет, были всего лишь попрошайками и ворами, и мало отличались от рабов, от которых произошли. Она выросла среди представителей привилегированного класса. Ее отец был уважаемым в Эритрее врачом, а мать происходила из зажиточной американской семьи. Нацинет обучалась в европейских школах и говорила на восьми языках. Она терпеть не могла, когда ее сравнивали с американскими чернокожими, принадлежавшими к низшему сословию.

- Ваша мать была белой?

Пожилая медсестра уставилась на Нацинет, словно пытаясь решить сложную головоломку.