Елена Блонди - Карты и сновидения [СИ]

— Пошли, Лен. Я денег вот. Писят рублей. Хочешь, конфет тебе куплю. Хотя ты ж их сама наворуешь. У себя же.

Женщина засмеялась. Васька толкнул ее плечом, уже не обнимая и не беря за руку. Рядом медленно пошли к неровному свету, превращаясь в черные силуэты.

Ирина перевела дыхание, выпрямляясь за камнем, где присела, чтоб не увидели. Мужской голос удалялся, женщина молчала, не возражая.

— А чего, сбрехал, что ли? Ты его три года обхаживала, или четыре? Ждала, заберет. Давид, ой, Давиидик. А не полюбил, ты и осталась. Потому что я тебя любил. Выбрала ведь? Сама выбрала, я тебя ногой не пинал, на цепь на сажал, так? Пошли, пожрать сделаешь, а? Да я чуть-чуть. Для настроения только.

Голос исчез вместе с фигурами. Ирина вышла туда, где песок истоптали их следы. Встала, собираясь с мыслями. Казалось ей, что сумеречный воздух, полный влажной взвеси и пятнистого света, так же истоптан чужими словами и мыслями. Надо же, какая драма. Когда-то эта самая Лена была влюблена. В приезжего, конечно же. Но без ответа и потому выбрала Ваську. Алкаш сказал мудрую вещь, наверняка нечаянно. Про попытку добраться в рай на мужском горбу. Ведь кажется этой тоскующей Лене, что не бывает рая без любви, вернее, без взаимной любви: не будет ее, значит, не будет и счастья.

Вот только развить мысль, растолковать подруге, кто там она ему — сожительница? Жена? Не сумел. Трубы горят, из сотки писят рублей уже определил, на свое настроение. Это важнее. Как для продавщицы — бесконечные пирожные в подсобке.

А я? Спросила себя Ирина, пробираясь к валуну, где спрятала пакет. Я сделала себя тоже из-за любви, из-за отчаянной надежды понравиться красавцу Артуру. Чем отличаются мои пробежки и тренажеры от ее пирожных? Тем, что внешне все выглядит лучше, да. А внутри? У той — алкаш Васька Волчок, когда-то первый парень в поселке Рыбацком, а может, на всем побережье. У меня — уютная гавань Андрей Корсаков, обремененный не подходящей ненужной семьей, в которой разве что дядя Дима мне симпатичен, да и то потому что он мужчина, я женщина, нормальный гетеро-дружеский интерес, как в отношениях с барменом Маликом. А внутри так же все выгорело когда-то.

Неужели сама по себе я ничего не значу и не стою?

Ирина встала перед валуном, не видя пакета, нахмурила брови, пытаясь ответить коротко и без задержки, как привыкла делать всегда. Вопрос должен быть разрешен, нельзя оставлять его болтаться без ответа. Но этот вопрос имел или не тот ответ, что ее устраивал, или в ответе содержалась жизненная программа. Что она станет делать, если не нужно будет отталкиваться от «назло», «наперекор» или «обогнать», или — «я лучше всех»? Убрать из реальности все соревновательные моменты? И попробовать жить без них.

— Интересно, — вполголоса проговорила Ирина, машинально расстегивая куртку — тут было тепло, почти жарко.

И засмеялась, встряхивая головой. Вот же комедия. Думала, напрягалась, размышляла. И вернулась к себе. Интересно ей. Азартно, то есть. То есть — снова соревнование, подначка на слабо. Когда-то этим Васька Волчок заставил пацана Андрея прыгнуть с чучки в грозную шипящую воду. Но Андрей был именно пацаном. А она вполне взрослая дама. Которая…

Но мысль оборвалась. Ирина шагнула к валуну, разглядывая растрепанный пакет, из прогрызенной дыры на песок высыпались изогнутые тельца бычков, почти черные на светлом. Некоторые — разорваны в клочья, от других остались только головы с красной кровяной каймой.

Выпрямилась, настороженно оглядывая гулкую пустоту, еле заметно сверкающую мельчайшими водяными каплями. Крысы, что ли? Чаек тут точно нет. И что теперь делать с разоренным пакетом?

Она потянула его к себе, зажимая дырку, осторожно заглянула в мокрое нутро. Там блестели влажными боками и хвостами рыбешки, еще много, ну да, на сотку Васька не пожалел улова. Убедившись, что кроме рыбы в пакете никто не сидит, Ирина взяла его удобнее и пошла к выходу, оглядываясь на каменные ниши и разломы. В другое время она плюнула бы, и оставила мокрый неудобный, воняющий рыбой пакет, пусть доедают незнакомые скальные твари. Но внезапно ужасно стало жалко добычи, и вертелась перед глазами старая фотография, на которой мальчишки с восхищением смотрели на улов товарища. Андрей любит жареных бычков. А она не особенно, терпения нет выбирать мелкие косточки. Куда приятнее культурно откушать с тарелки. Лепестки красной горбуши или янтарные ломтики балыка. Тарталетки с красной икрой. Или блинчики.

Светлое пятно выхода перечеркнула стремительная тень, пролетая по диагонали из верхнего угла в нижний, совершенно темный. И оттуда, из темноты, возник угрожающий вой.

Ирина уронила пакет, застыла с мгновенно вспотевшими руками. Что за?…

Завывания стихли на время, за ними, вразнобой, стал слышен многоголосый писк, пропал за очередной угрожающей руладой.

Ирина, узнавая звуки, неуверенно улыбнулась. Потом рассмеялась вполголоса, с горящими от стыда и облегчения щеками. Кошка! С котятами. Ну, надо же, нашла место. Конечно, кого угодно напугает, чертова мелкая хищница. В диких сумрачных скалах.

Все еще нервно смеясь, приблизилась, так, чтоб глаза различали небольшую пещерку на уровне ее груди. Не стала подходить вплотную, уважая грозность мамаши и побаиваясь, вдруг та кинется на плечи или в лицо. Сказала блестящим огромным глазам, грозному вою и шевелению пушистых бочков и дрожащих хвостиков:

— Ну, ну. Перестань. Не трону. Это ты мою рыбу жрала, да? Пиратка ты. Ну, я понимаю, дети. Еще хочешь?

Протянула вытащенного из пакета бычка, держа за скользкий хвост. Уронила под ноги, пачкая рукав куртки, вытащила еще парочку.

— Возьмешь потом. Ладно, кормитесь. Семейка.

Выходя на пляж, сжимала пакет в дрожащей руке, улыбалась, встряхивая головой. Надо будет рассказать Андрею, как испугалась кошки, вообразив невесть что. Ему понравится.

И остановилась, теряя улыбку. Только вот где же он? Если совсем не появляется у родителей. А они думают, что живет по-прежнему, с Ириной в Южноморске. И как искать?

— Позови, — уверенно сказал в голове Тонин голос, — ты должна позвать.

Но вокруг снова сияло солнце, кидая из-под тучи уверенный, тяжелый, как медная плашка, свет.

— Нет, — вполголоса ответила Ирина, убыстряя шаги и придерживая пакет за рваное донце, — да нет же!

Упрямо возражала, испуганная тем, что мысленно почти согласилась, готовая попробовать.

На исходе месяца Окето, второго осеннего месяца, наступала пора сбора урожая. Длинные ряды зреющих тыкв, арбузов, кабачков, пламмов, яркие стручки кетча, заросли пряных травок ждали умелых рук огородниц. И те приходили, рано утром, когда в просветах закраин Башни пучками спиц лежали лучи восходящего солнца.