Елена Блонди - Карты мира снов [СИ]

Даэд поднял голову и быстро нашел глазами очередного советника. Тот стоял неподалеку, за мягкими занавесями, распахнутыми в его сторону. Держал руки на высоком резном столике, в правой — смоченное чернилами перо. Когда чернила высохнут, советник — это был Инисса — страж первого часа утренней зари, обмакнет перо в чернильницу. Когда чернила высохнут в несколько слоев — поменяет перо на новое.

Неподалеку от него занавеси скрывали еще одну фигуру — мальчик передающий, в позе напряженного внимания, стоял на полпути между шатром и советником Иниссой, чтоб не потерять ни единого слова, сказанного принцессой. Вдруг она повернется и что-то произнесет во сне.

Даэд ни разу не видел земли под снегом. Но принцесса Неллет явила великую милость своему весеннему мужу, выбранному пятьдесят весен тому. Он знал, каково это — ступать ногами по земле. И знал, что чувствует молодой мужчина, если рядом с ним ступает, смеясь, возлюбленная. Не на руках несет он ее, придерживая безжизненную ногу, выскальзывающую из складок покрывала. Девушка просто идет рядом, отводя ладонью непослушные ветки, смеется. Да не идет, проклятие Кшаат! Прыгает, как девчонка, нет, как молодая коза, оскальзывается, изгибая тонкое тело, хватает его руку горячими пальцами.

Даэд в упор смотрел на элле Иниссу, забыв о том, что хотел проверить, отметил ли советник выражение его лица, успел ли сам Даэд сделать лицо равнодушным. Инисса внимательно окинул взглядом смуглое в жестких морщинах лицо ночного советника, оделенного неслыханной милостью спящей Неллет, напряг руку с пером, обдумывая, как точнее записать. Мысль длилась полмгновения, и этого было много, упрекнул себя за медлительность элле Инисса. Буквы красивой вязью легли на бумагу.

«Темнота в лице элле Даэда, советника третьего ночного часа, углубилась и стала схожей с чернотой ночи. Но память и мысль ушли с его лица (тут Инисса аккуратно поставил фигурную точку кената, отделяя факт от вывода), а через удар воды явились снова».

Мягко ударила капля в пластину, та отозвалась вибрирующим звонким гулом. Элле Инисса аккуратно положил перо в желобок, отошел от столика, уступая место советнику второго часа рассвета — высокому и хмурому элле Керегону. Керегон был моложе Даэда на десять лет, и в покои принцессы попал впервые. Насупленные брови на узком лице со сдавленным с боков лбом, не расправились от исполненного ожидания — некоторым советникам везло чаще, чем элле Керегону, которому пришлось год за годом всего лишь вести записи — не самих снов и событий в спальне, а последующих толкований и размышлений, да обучать детей. Теперь брови сводила другая забота, понимал Даэд. Ожидаемое так долго может тебя подвести. И ты допустишь ошибку. Не запишешь. Или неверно уловишь знаки. Или вызовешь недовольство великой Неллет. Или твой мальчик-передающий, которых сами дети в незапамятные времена окрестили кенат-пинами, сложив два смысла в одно слово, окажется нерасторопным, и пропустит важное: взгляд, междометие, возглас, усмешку. Никакого наказания за допущенную советником ошибку не полагалось. Лишь собственное неодобрение, раскаяние и стыд могли измучить его. А в целом, в полном соответствии с принципами улавливания, толкования и использования снов Неллет, ошибки тоже вплетались в общую ткань бытия.

За спиной Даэда послышались тихие шаги, занавесь колыхнулась, меняя теневой рисунок на мраморном полу, укрытом мягким ковром.

— С переходом утра в день, элле Даэд, ночь завершится, — прошелестел голос кенат-пины вошедшего Керегона.

— Я понял. Спасибо, ичи.

Он не повернулся, зная, мальчик услышит. Шаги отдалились на нужное расстояние. — Встал чуть сбоку, чтоб не смотреть на спящую, которую видел через распахнутый вход в шатер, его хозяин, советник Керегон. Тот уже вытащил собственные перья, уложил чистые на подставку, подобрав рукава ритуального, богато расшитого халата, взял в руки остро очиненное перо и застыл, держа его над бумагой.

Глаза элле равнодушно скользили по написанным строчкам. Час в покоях принцессы не терпит рассеивания внимания. Все будет прочитано после, когда сутки сложат все свои двадцать четыре часа, и свиток отправится в комнаты совета. Там советники перепишут каждый свою запись в отдельный свиток, по ходу письма добавляя воспоминания, впечатления, догадки. Делая выводы. Там уже не только можно размыслить, но и необходимо делать это. Стараясь опять же, не останавливаться для размышлений, а вписывать то, что само ложится под перья. Холодные размышления еще впереди.

У Даэда оставался час. Как советник ночного времени суток, он не имел права являться в покои к принцессе даже утром, но она сама повелела.

«Я никогда не видел рассвета, находясь тут»…

Он еле заметно улыбнулся, наклоняясь над спящей Неллет и в движении отворачивая лицо от внимательного элле Керегона.

Он много чего не испытал в своей жизни. Вот ночью подумал о сером шелке вечерней воды, когда солнце садится за горизонт, забирая дневные краски. А после — об ощущении ноги, которая погружается в снег, и при каждом шаге находит под снегом неровности стылой почвы. Похож ли закат над водой на закаты, что окружают Башню? Солнце цветит облака или уходит в дымку, заполнившую даль-пустоту. Очень красивы осенние закаты, когда стаи ксиитов пролетают, садясь на закраины витков гостеприимства, там, где нет стен, топчутся среди колонн, раскрывая и складывая огромные крылья. Ждут девушек и парней, которые приходят к ним за мерелем. А потом, отдохнув и договорившись, снимаются группками, в прозрачном воздухе выстраивают огромные стаи, и меняя общие очертания — то ровным клином, то облаком из крылатых точек, летят, становясь меньше. Солнце расплескивает по их спинам медь, бронзу и золото. Надо спросить саинчи, есть ли поэма о ксиитах, уходящих в осенний закат. Если нет, пусть подумают над такой.

Даэду не хотелось смотреть на рассвет, первый его рассвет в спальне принцессы. А лучше смотреть, как она спит, решил он, оставшись сидеть с согнутыми плечами. Когда имеешь право не караулить каждое слово и каждое движение, мысли текут вольно, и можно, рассматривая спокойное светлое лицо, снова ощутить себя тем мальчиком, что в числе девятерых пришел в покои великой Неллет, чтобы она выбрала себе мужа той давней весны.

«Она все такая же. А я…»

Но в этой мысли не было горечи, горечь придет потом, знал Даэд. А пока у него есть целый утренний час, полный легкого ветерка и радостного света раннего утра, что почти плашмя пронизывал опочивальню, укладывая на занавеси и полы прозрачные тени колонн и ажурных ромбов загородок по краю покоев.

Та зима выдалась долгой и очень холодной. По решению ученых пришлось устанавливать утепленные панели на открытых витках, чтобы ледяной ветер не пронизывал их насквозь, а витки продовольствия забирали большую часть накопленного солнечными батареями тепла. Потому в жилых комнатах было холодно. Прохладно было и в классах, и дети радовались урокам, на которых им преподавали умение добывать огонь древними способами. Нессле возмущенно фыркал, встряхивая ладони, натертые деревянным бруском: