Елена Блонди - Карты мира снов [СИ]

Он потянулся. Потрогал пальцем новый остров, провел покрепче, разглядывая кончик пальца — чистый. Аккуратно свернул карту в рулон выше себя ростом. Поставил в узкий металлический шкафчик, промахиваясь, запер ключиком, который выдал ему капитан. Помахав темной макушке Сереги, вышел, падая в сон, почти не помня, как, вернулся к себе в каюту, совсем крошечную, но отдельную, с умывальником в углу за шторкой. Свалился, уже лежа, стянул спортивные штаны и, накрываясь простыней, заснул. Как провалился под темный лед, глубоко, завис в толще, полной пустоты. Ни слов, ни образов, ни ощущений.

И через непонятное непосчитанное время открыл глаза, совершенно выспавшись, с ясной звонкой головой. Дернул ногой и сел рывком, глядя в угол напротив, где, положив локти на откидной столик белого пластика, сидела девушка с высоко забранными волосами, небрежно свернутыми в подобие раковины. Белела шея, свет настенной круглой лампы падал на мочку маленького уха, оставляя в тени светлое лицо с глазами непонятного цвета.

Андрей сглотнул. Сжал в пальцах край простыни, через ткань чувствуя ногти, давящие в кожу ладоней. Нужно, наверное, себя ущипнуть. Так полагается. За бортом, совсем близко, вода качала «Аякс», иногда пошлепывая в металл мокрыми лапами. В такт покачивалась голова, украшенная высокой прической. Светлые локти, краешек уха, скула и темные неразличимые глаза. Тонкая шея. Все… Под белой плоскостью столика, наверное, ноги, юбка там какая. Но рассматривать темноту, переводя взгляд от ее спокойного взгляда, Андрей не решался.

За дверями каюты прошлепали шаги, промурлыкала согласно шагам сонная песенка. Кто-то сменился с вахты, ватно понял Андрей, в душ идет. Или обратно. А я тут сижу. Глаза в глаза с галлюцинацией. Или сном. В совершенно ясной, без сна, голове. Нужно сказать. В тишине будет голос. И тогда она исчезнет. Нужно сказать?

Он понял, что рисковать не будет. Вдруг она исчезнет. Пусть пока сидит. Красивая. И кажется, совсем девчонка. Интересно, с кого сон срисовал ее? Может быть, в школе когда-то? Был влюблен и забыл напрочь. Или в Рыбацком, туда летом много народу едет. Ну да. Наверняка. Бежала к воде, садилась, шлепая ладошкой прозрачные мелкие волны. И смеясь, выворачивала голову, крикнуть родным, так мило, не вставая с корточек. Но такую запомнил бы. Наверное.

— Ты решил?

Он даже почти и не вздрогнул, разжал кулаки на простыне, а то сижу как дурак, закрываюсь целомудренно, мелькнуло в голове. Решил, что? И переспросить ли? Может, по правилам сна, нельзя переспрашивать. А что он мог решить, сидя и пялясь на девочку в темном углу, посреди океана, где за пять месяцев рейса двадцать человек команды стали практически родственниками, необязательно прекрасными, но выученными наизусть. Так, Андрюха… зря, что ли, ты считался быстроумным почти Одиссеем? Тебя на каждом курсе тянули в команду квн, хваля именно за быстроту, с которой ты парировал внезапные, сбивающие с толку вопросы. Она — сон. И был еще сон, в котором ты накалякал неизвестную науке и тебе надпись. Только эти два события вываливаются из вполне гармоничной привычной канвы морского бытия. И что сказал Данилыч про остров — сотрешь? Нет. Пусть будет.

— Да, — ответил он, помолчал и, кивнув, повторил уже сказанное сегодня, — пусть будет.

Под столиком в темноте произошло смутное движение, мягкий промельк, и все равно Андрей туда не смотрел, потому что она — встала, убирая ладони к скулам (сейчас волосы, распустит… нет… не стала), потом к плечам, потом, уже посредине узкого прохода, покачиваясь в такт внешней воде водорослью — свела кончики пальцев в некую фигуру, почти выламывая их, так что просвет, очерченный суставами, принял не очень человеческие пропорции. И плавно присев, тоже несколько странно уводя в сторону и сгибая ногу, видную в разрезах одежд, поклонилась, а руки танцевали, будто рассказывая что-то, плели фигуры, не размыкаясь.

— Благодарю тебя, новый муж спящей Неллет. За пищу для глаз ее, пищу для кожи ее и ушей, за новые вещи, что будут поведаны, обдуманы и заново истолкованы.

Андрей сидел, согнув колени под простыней, а собирался встать, чтоб повежливее. Но она, выпрямляясь из поклона, оказалось, уже сидит на краю его койки, лицо совсем ушло в тень, башня волос качнулась, рука легла ему на живот, потом на грудь. Он лег навзничь, подчиняясь, во рту пересохло. И стало наплевать, сон или галлюцинация, потому что совсем это сладко и хорошо. Этого еще нет, но понимал — будет, вот сейчас будет, она распустит волосы и приблизит лицо. Перед тем, как лечь рядом. Или сверху.

— Новая весна спящей Неллет, — сказала она так серьезно, будто объясняла ему, и — объяснила.

— Да, — сумел сказать Андрей.

И провалился в сон, в котором не было ничего вообще. Ни девочки с именем, ни ее светлых рук и нежно очерченного лица под башней волос. Ни сожаления о том, что «будет» для него так и не наступило…

«Лодка Луны в средней четверти ночного пути скрылась за облаком, чьи очертания схожи с небесным зверем Кшаат»…

Перо скрипнуло, с кончика сорвалась капля, блеснула в неровном свете черным глянцем и растеклась по светлому полю свитка.

Советник Даэд, страж третьего часа после заката, убрал руки со стола, пристально глядя на очертания капли, на том самом месте, где должно бы встать следующее написанное слово.

Как быть? Все в этом мире — знаки. И не зря капля скрывает путь слову, как скрыло путь Луны облако, схожее с небесным зверем Кшаат, вздыбившим острый гребень над вислой зубастой мордой.

Время текло мерно, плененное медленными каплями, ударяющими в бронзовую пластину. Но время не бесконечно, знал советник Даэд, когда все капли ударятся и утекут, стеклянная сфера опустеет, а наполнять ее строго отмеренной кристальной водой уже не ему. В покои перед опочивальней войдет советник Эннеус, страж четвертого ночного часа. Дальше все знаки и сон принцессы будут хранимы уже им.

Десять ударов капель думал Даэд, а после встал, укладывая перо в желобок подставки. Поднял смуглые руки, отягощенные кольцами, и хлопнул, качнув широкими рукавами. Прикрыл глаза, слушая, как в коридоре шуршат шаги, быстрые, но тихие, очень осторожные.

Узкие глаза Даэда открылись, когда все шаги смолкли. Руки соединились перед лицом в знаке принятого решения.

— Двадцать капель тому, — сказал Даэд согнутым спинам и гладко убранным головам, — весна почтила нас прибытием, и стоит в ночном небе, дожидаясь позволения сменить зимние холода.

Он замолчал, будто ожидая вопросов и возражений, ведь в обычные годы весенняя ночь случалась позднее, но ни одна склоненная голова не поднялась и ни одна спина не шевельнулась.

— Знаки, — сказал Даэд, опуская руки, так что парчовые рукава скрыли их до кончиков отполированных ногтей, — я вижу их и читаю. Мне нужны девять девушек и три юноши. Один — с письменным прибором. Принцесса Неллет расскажет нам свой первый весенний сон.