Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

Поднимаясь в лифте на тринадцатый этаж, я подумал, что рыжая девица, сама того не подозревая, обратилась чуть ли не к единственному человеку в городе, который мог бы внятно сформулировать, почему эту петицию подписывать не стоило. Иногда незнание — благо. Особенно для франкенов.

В кабинете меня уже ждали — но это оказался не пациент. Полицейский. Он встал с моего рабочего кресла у окна и показал удостоверение. Меня заинтриговала странность в одежде гостя — одет он был по всей форме, но на голове вместо фуражки у него красовался старомодный черный котелок. Как на репродукции Магритта, что висела над креслом для пациентов: некто в шляпе стоит спиной к зрителю, обращенный к дыре в форме человека, зияющей в красном занавесе.

— Э… чем могу быть полезен? — начал я. — Но, если можно, побыстрее: у меня назначена встреча.

— Вы консультировали профессора Петрова И. Е.? — спросил странный полицейский в котелке.

Я непроизвольно взглянул на дверь — именно этого пациента я ждал с минуты на минуту. Интересный собеседник, хоть и со своими тараканами в голове. Но такая уж у меня работа.

— Вынужден напомнить вам о врачебной тайне, — ответил я с достоинством.

— Даже в случае, если пациент скончался? — парировал полицейский.

От неожиданности я сел в кресло — в то самое, в котором еще неделю назад консультировал Ивана Егоровича.

— Что?.. Как это случилось? — произнес я. Отнекиваться не имело смысла — полицейский наверняка уже заглянул в журнал посещений. Да и камеры слежения на входе легко доказали бы, что профессор Петров бывал здесь.

— Самоубийство, — изрек полицейский. — И вы крайне поможете нам, если вспомните, о чем говорили с покойным в последний раз.

Я ничего не собирался рассказывать этому типу в котелке. Тем более что речь шла, по всей видимости, о моей профессиональной неудаче. Но я поневоле вспомнил мою первую встречу с профессором Петровым.

— Доктор, я знаю человека, который, на самом деле, франкен, — профессор сделал эффектную паузу и выдохнул. — Это я.

Моя реакция несколько разочаровывала его. Видимо, бедняга не знал, что этому синдрому подвержен не он один. Посмотрим, насколько запущено дело.

— Иван Егорович, давайте по порядку. Во-первых, почему «франкен»? Зачем это вульгарное слово?

— Вы знаете почему, доктор.

Я знал. Когда изобрели биороботов, журналисты сразу окрестили их «франкенштейнами» — как и знаменитого киномонстра далекого прошлого, их создавали из мертвых тканей, вживляли провода, электронную начинку, подключали ток и — вуаля: «Оно живое!» Вот только — классическая ошибка обывателей — Франкенштейном звали вовсе не монстра, а его создателя. Но публику не переспоришь — и новых биороботов, которых поначалу называли и разумными зомби, и искусственными людьми, и ходячими трупами, в итоге стали кратко именовать франкенами.

— Хорошо. Пусть так. С чего вы решили, что вы биоробот?

— А вы можете доказать обратное, доктор?

— Легко. У вас есть шрамы на теле?

— Это не показатель, — Петров нервно взглянул на свои руки, будто ожидая увидеть бинты. — Шрамы могут быть следами травмы, но при необходимости их легко скрыть. Современная медицина творит чудеса.

— А как насчет памяти? Вы помните прошлое?

— Помню. Но франкены тоже могут получать ложные воспоминания. Особенно если использован подходящий мозг.

Мне стало любопытно.

— А как насчет смысла жизни? Франкены, как правило, зациклены на чем-то одном.

Петров сжал подлокотники кресла.

— А вы задумывались, сколько людей в этом городе зациклены на чем-то одном, доктор Егоров? На одной работе. На одной женщине. На одной идее.

Я промолчал. Иногда пациентам просто надо выговориться.

— Смотрите, — Петров достал из бумажника ламинированную карточку. — Это стандартное разрешение на донорскую передачу органов, если я скоропостижно скончаюсь. Значит, мои органы годятся для кого-то другого. Может быть, я — только заготовка для франкена?

— Постойте, Иван, — можно я вас буду называть по имени? — вмешался я. — Откуда вы так много знаете о биороботах?

Петров взглянул на меня, и в этом взгляде крылось столько тоски, что я сразу прикинул, какую дозировку антидепрессантов ему выписывать. Он отлепил руки от подлокотников и показал мне ладони.

— Я их делаю, доктор. Вот этими руками.

— Вы знали, чем известен профессор Петров? — прервал мои воспоминания полицейский в черном котелке.

— Я знаю, что он работает… работал в Центре Биоробототехники, — начал я.

— Не просто работал, а являлся ведущим специалистом в этой области. Можно сказать, на нем все держалось, — развел руками мой гость. — Рабочая сила биороботов стала основой нашей экономики, их требуется все больше и больше… Профессор Петров добился удивительных результатов по стабилизации — но он столько времени проводил с франкенами, что потерял ощущение реальности… Он ведь пришел к вам, потому что сам начал считать себя биороботом, да, доктор?

Я кивнул. Отнекиваться дальше не имело смысла.

— Думаете, это моя вина? — напрямую спросил я. — Да, франкены, которые обнаруживают свою сущность, долго не живут. Кончают самоубийством.

Я вспомнил рыжую девицу на улице, которая собирала петиции, чтобы каждый франкен узнал, кто он такой, и содрогнулся.

Полицейский покачал головой:

— Ваш пациент лишь ошибочно предположил, что он франкен, — какая ирония! Но ему хватило фантазии, чтобы покончить с собой. Вы этого не ожидали и не предотвратили. Без обид, доктор.

— Пришли обвинить меня в профессиональной ошибке?

— Скорее, даю вам возможность исправить неудачу, — сказал он.

— Что вы имеете в виду?

Прежде, чем гость ответил, в дверь постучали, и в кабинет вошел пациент.

— Доктор Егоров? Я записан к вам на прием. Меня зовут Иван Петров.

Это действительно был он. Профессор Петров И. Е., собственной персоной. Живой.

Полицейский в черном котелке хлопнул в ладоши, и с вошедшим человеком произошла разительная перемена. Он остановился, глаза затуманились, и пациент так и остался стоять, замерев с приоткрытым ртом.

— Что все это значит? — возмутился я. — Он жив! Вы меня обманули!

— Вовсе нет, — сухо ответил мой гость. — Подойдите к нему поближе.

Я подошел и убедился в том, что Иван Петров изменился. Он стал выше и стройнее. У него стали другими пропорции тела и фигура. Шею скрывал шарф.

— Взгляните на его шею, — сказал полицейский. — Смелее.

Судя по всему, Петров находился в глубоком трансе. Чувствуя себя гадко, словно человек, лезущий в чужую тайну, я приподнял шарф. На шее виднелся грубый рубец. Голову профессора Петрова пришили к чужому телу — вот теперь он действительно стал франкеном.