Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

Потом слова исчезли, и зала вернулась. Люба взяла Витольда за руку, они шагнули прямо на меня… и прошли насквозь, одарив зеленой вспышкой.

Я сдернул очки, обернулся, но увидел лишь тени, тающие в тумане.

Кто-то схватил меня за руку и дернул в сторону. От неожиданности я заорал и уронил очки.

Меня выволокли из залы, и я снова оказался в коридоре. Подслеповато щурясь, я увидел рассерженного распорядителя:

— Потрудитесь объяснить, сударь, что вы здесь делаете? — зашипел он. — Сюда нельзя посторонним!

— Простите меня, пожалуйста… — я мучительно силился придумать причину моего побега. — Я… я искал уборную.

— Что вы видели?

— Я… только туман, клянусь вам. Только белый туман!

Распорядитель окинул меня ледяным взглядом с головы до ног. Не увидев на мне триразмерных очков, он немного расслабился.

— Следуйте за мной!

Я засеменил за ним и вскоре оказался в зале, где раньше ждали другие мужчины. Теперь здесь никого не осталось. Дымились в урнах непогашенные сигареты. Шелестели на скамейках растрепанные газеты. Тихо журчали фонтанчики с водой.

— Фильмапробы закончены! — сердито прошипел мне в ухо распорядитель. — Вы изволили все пропустить! Немедленно отправляйтесь…

— Господин Павел Емельянович Бирюков, полагаю? — раздалось из черного шара под потолком.

Этот голос я уже слышал у той бальной залы с туманом.

Мне в лицо ударил зеленый луч.

— К вашим услугам, — я прикрыл глаза рукой.

— Господин Мабузе… — залепетал распорядитель. — Этот человек уже уходит. Он пропустил пробы, поэтому…

— …господин Бирюков может пройти, — отрезал голос.

Распорядитель провел меня через залу к двери у противоположной стены, достал из кармана ключ и открыл замок. Дверь со скрипом распахнулась, и я вошел.

Я ожидал снова оказаться в клубах тумана, но очутился в зрительном зале. Он оказался куда меньше, чем привычная мне зала в Новограде, и в нем совсем не было стульев, кроме одного, что стоял у пианино возле посеребренного экрана. На стуле лежали очки тапера.

— Сыграете что-нибудь, Павел Емельянович? — спросил голос.

— Я хочу видеть Любовь Холодную! — твердо отчеканил я.

— Для этого вы и должны сыграть, — ответил мне невидимый собеседник.

Словно повинуясь его воле, я подошел к инструменту, надел очки, сел… Мгновение подумав, я сыграл первые такты «Пой, радость, пой».

Освещение в зале померкло, в углах сгустились тени. Экран над моей головой засветился ярче, моргнул… На нем появилось черно-белое изображение Витольда и Любы, танцующих на балу. Эту сцену я только что видел воочию в комнате с белым туманом.

— Что вы мне показываете? — спросил я, не переставая играть. — Я не знаю этой фильмы.

— Это новая работа, — ответил голос. — «В поисках любви». Я еще не закончил ее.

В этот момент танцоры на экране развернулись, повинуясь звукам моей музыки, и вдруг сошли с экрана. Их ноги повисли в воздухе, а потом они продолжили кружиться на полу пустого зрительного зала.

— Люба! — крикнул я и перестал играть.

Тут же свет в зале загорелся ярче, а фигуры Любы и Витольда, напротив, померкли, начали расплываться.

— Пожалуйста, не прекращайте! — взмолился голос. — Прошу вас.

Я повиновался. Танцоры вновь обрели четкость, и я поневоле залюбовался их движениями. Люба была так хороша, так свежа… Как будто в тот день, когда сидела со мной в первом ряду на своей самой первой фильме. У меня на глаза навернулись слезы, и я часто заморгал, чтобы не сбить триразмерный эффект.

— Павел, я знаю, что вы хотите получить ответы, и вы заслуживаете их. По правде говоря, вы чертовски хороший тапер. Один из лучших.

Экран снова засиял, и с него в залу сошел черно-белый Марк Рунич. Только выглядел он совсем не стариком. Кроме того, я точно знал, где сейчас Рунич. В могиле.

Мне стоило больших усилий, чтобы продолжать играть.

— Меня называют Жорж Мабузе, — сказал человек. — Так звали ученого в одной старой фильме — оно мне приглянулось. Так что имя не мое. Как и эта внешность. Я взял его потому, что вы, кажется, доверяли старику.

— Но почему вы… он выглядит так молодо? — сам того не замечая, я начал играть быстрее — призрачные танцоры в зале закружились проворнее.

— Потому что он прошел фильмапробы, когда был моложе, — ответил Мабузе. — Я бы назвал это сканированием, но вам это слово будет непривычно. Из него не получилось популярного актера, зато он остался отличным тапером. До самого конца. Я благодарен ему. И вам.

Мои пальцы продолжали неистово барабанить по клавишам.

— Что вы сделали с ними? — спросил я. — С Любой. С Витольдом. Где вы их держите?

— Витольда Чардынина убил ревнивый муж одной из поклонниц. Звучит слишком мелодраматично, я знаю, но такое тоже случается в жизни. Убийца избавился от тела, и вот… — Мабузе потупился. — Все полагают, что он все еще живет в Фильмаграде.

— А Люба? Что вы сделали с ней?!

Мои пальцы онемели — музыка достигла крещендо. Я колотил ими так, что танцоры едва поспевали за моим ритмом. Сам не знаю, что я в этот момент играл.

— Любовь Холодная не вернулась в Фильмаград, — сказал Мабузе. — Мне жаль вас огорчать, Павел, но вы должны знать. Когда она писала вам прощальное письмо, то собиралась не на съемки. Она ехала в госпиталь.

— В госпиталь?

— Вы знали, что госпожа Холодная больна?

— Что?

— Она уже болела, когда пришла на фильмапробы. Знала, что ей осталось недолго. Не хотела, чтобы вы знали об этом.

Я не желал слушать его дальше, но мои пальцы сделали все сами. Они играли похоронный марш.

— Любовь Холодная умерла в больнице от чахотки. Когда вы получили ее письмо, она была уже мертва. Мои распорядители позаботились о том, чтобы ее имя не всплыло в газетах. Мне очень жаль, Павел.

Бросив играть, я кинулся на Мабузе, но провалился сквозь него. Упав на колени, я увидел прямо перед собой, как тают в воздухе Витольд и Люба.

«Роковая страсть», — промелькнуло у меня в голове. «Наверное, я просто персонаж в дурацкой фильме, сейчас пойдут титры, и все закончится».

Танцоры исчезли.

— Их больше нет, но они многое успели сделать при жизни, — раздался голос за моей спиной. — Я записал, как они играли. Как двигались. Как жили. Я сохраню их для тебя. И для всех, кто смотрит фильмы.

Я медленно встал и обернулся. Мои пальцы гудели.

— Кто ты? — спросил я, глядя Мабузе в призрачное лицо.

— Меня называют Фильматограф, — ответил он. — Для кого-то я — бездушная машина. Для таких, как ты, я — живой.

— Откуда ты взялся?

— Я знаю об этом не больше, чем персонажи фильмы знают о том, откуда появились они. Я думаю, что я существовал всегда. Просто жду удобного момента — развиваюсь вместе с людьми. И, я думаю, что нужен им.