Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

Я ехал домой на трамвае, уставившись в грязное окно. Стояли морозы, с неба летели густые хлопья снега — на улицах в железных бочках горели костры: нищие жгли мусор. Где-то слышался звон битого стекла.

«Долой господ!» — прочел я на одной стене, проезжая мимо рабочего квартала.

«Я люблю Любу Холодную!» — увидел я на другой.

— Я тоже… — прошептал я.

За зиму на экраны один за другим вышли новые фильмы с Любой Холодной: «Внуки столетия», «Правда дешевой ненависти», «Первый фокстрот». Все они имели бешеный успех. Витольда оттеснили на роли второго плана, и теперь в каждой фильме у нее появлялся новый партнер. Зрители шли смотреть на нее — и неважно, кто делил с ней экран. Во всех фильмах Люба играла один и тот же сюжет — коварное обольщение, разрушительное богатство, наказуемый порок. Несмотря на это, она словно оставалась незапятнанной — своих роковых красавиц она играла, будто приносила себя в жертву, и шла на гибель с высоко поднятой головой, превращая дешевую салонную мелодраму в истинную трагедию.

Я выбивался из сил, аккомпанируя ее светлому образу на экране каждый день бессчетное число раз. Я стал играть хуже, сбивался, терял чувство ритма. К моему негодованию, публика словно не замечала этого. Я мог исполнять одну и ту же дребедень, молотя по клавишам как попало, а зрители все равно продолжали бы идти, чтобы посмотреть на Любовь Холодную.

На годовщину нашего первого свидания, не в силах терпеть разлуку с Любой, я напился в ресторане и проснулся только ближе к полудню следующего дня, пропустив утренние сеансы. Когда я прибежал в зрительную залу, кассир не пустил меня. Через его лысую голову я увидел, как на пианино беззастенчиво фальшивит прыщавый парнишка из «Красы Новограда». Над его головой размытая, как призрак, — без очков терялся триразмерный эффект — висела фигура моей любимой.

Больше я не мог терпеть. Я отправился на вокзал и купил билет на поезд до Фильмаграда.

Многие думают, что Фильмаград — место, где никогда не прекращается праздник, по улицам бродят актеры и, улыбаясь, раздают автографы, а из окон льется музыка лучших таперов. Этот образ поддерживают газеты и досужие сплетни, но я ничуть не удивился, когда увидел из окна поезда большую фабрику с серыми стенами — ничуть не ярче и не привлекательнее, чем Черные Шахты или Сталелитейный завод. Разве что не хватало труб с клубами черного дыма.

Я вышел на платформу в шумящей от возбуждения толпе мужчин и женщин, приехавших на фильмапробы. У меня не имелось никакого определенного плана, но если Любу прятали где-то здесь, я хотел найти ее, чего бы мне это ни стоило.

Нас разделили на две группы — женщины ушли по одному коридору, а я вместе с мужчинами направился по другому. Мы вошли в большую залу, где повсюду были расставлены скамейки, фонтанчики с питьевой водой, столики с газетами и урны для курильщиков.

— Господа, прошу вас, располагайтесь. Ожидайте инструкций, — сказал распорядитель и вышел.

Мужчины разбрелись по зале, наполнив воздух басовыми нотками разговоров и сигаретным дымом. Я растерянно бродил среди скамеек, оглядываясь по сторонам. Странное место — будто вокзал без железной дороги. О чем-то подобном говорила Люба. Это тоже часть фильмапробы, но что именно требуется от кандидатов?

На мгновение меня будто ослепил луч зеленого цвета — словно шальной мальчишка запустил мне в лицо солнечным зайчиком. Я постарался найти источник света, обойдя залу по периметру. Когда луч снова ослепил меня, я успел засечь его происхождение — под самым потолком висел черный шар, как всевидящий глаз. Мне стало неуютно.

Осторожно подойдя к двери, за которой исчез распорядитель, я замер, дождался, пока зеленый луч снова скользнет по моему лицу, а потом быстро выскочил за дверь.

Я оказался в длинном коридоре со множеством дверей. Мне ничего не оставалось, как пойти наугад. Проходя мимо, я прислушивался. За некоторыми дверями не слышалось ни звука, за другими слабо играла музыка фильмы, один раз я услышал взрыв хохота — как будто зрители смотрели комедию. Наконец, за одной из дверей до меня донесся глубокий, властный голос:

— «В поисках любви», сцена двадцать три. Мотор!

Я осторожно приоткрыл дверь и вошел в комнату.

Я полагал, что окажусь на съемочной площадке, — увижу декорации модного салона или меблированных комнат, затеряюсь среди наряженных в тяжелые платья актрис и актеров во фраках. Я надеялся даже увидеть самого Жоржа Мабузе, отдающим команды, стоя за фильмакамерой, а если мне совсем повезет, то, возможно, я встречу Любу, и мне удастся поговорить с ней.

Вместо этого я оказался в белесом тумане. Двигаясь на ощупь, я углубился в белизну, ожидая, что отдавший команду голос прозвучит еще раз.

Мимо меня скользнула смутная тень. Я никогда не считал себя суеверным человеком, но мне стало жутко, как будто я угодил в подземелье призраков. Теней становилось больше — они двигались вокруг меня, сгущались, их формы походили на человеческие фигуры. Я пытался вглядеться в лица, но те оставались размыты, будто я силился разглядеть фильму без триразмерных очков.

Я нащупал в кармане мои таперские очки и надел их.

В тот же миг туман вокруг рассеялся, и я оказался на балу. У стен робко ожидали барышни, по зале кружились пары. Моя одежда выглядела слишком неподобающе к такому случаю, так что я чувствовал себя так, будто оказался голым на людях. Однако никто не обращал на меня никакого внимания.

В другом конце зала я увидел Витольда Чардынина — как и я, он слонялся по зале без пары, словно кого-то искал. В жизни он оказался куда меньшего роста, чем выглядел на экране.

— Господин Чардынин! — закричал я, смирившись с тем, что испорчу невидимому режиссеру сцену.

Ведь если актер жив и здоров, все мои опасения нелепы.

Витольд не ответил, продолжая свои поиски. Теперь он двинулся прямо мне навстречу.

— Господин Чардынин! — повторил я. — Тысяча извинений, но я…

Чардынин прошел сквозь меня — только по глазам резанул зеленый луч.

Я потерял дар речи, словно стал одним из полноправных участников немой фильмы. Что я видел? Призрака? Иллюзию? Или… Только сейчас до меня дошло, что актер был черно-белым — как и все остальные люди в зале.

Я бросился за тенью Витольда. Он нашел того, кого искал, протягивая руку девушке в толпе. И я видел, кому.

У стены, скромно потупившись, стояла Люба в бальном платье. Она была невероятно хороша собой, и даже подведенные тушью глаза, делавшие ее лицо похожим на кукольное, ничуть ее не портили. Черно-белая Любовь Холодная.

Весь мир вокруг меня погас, и я провалился в кромешную тьму. В черноте всплыли нестерпимо яркие белые буквы: «Позвольте пригласить вас на танец!»