Елена Булганова - Девочка, которая ждет [litres]

– Я сама все время об этом думаю. Похоже, решение принимается, когда визитер еще находится в первом шестиграннике: тубаботы, скрытые за стенами, определяют, пускать гостя к Жрецу или нет. Читать мысли они не могут, но чувствуют намерения, а также то, не опасен ли гость. Если решают пускать, то автоматически открываются проходы, которые довольно быстро приводят его к цели. Если нет, то другие, выводящие наружу. Про третий вариант я пока не думала. Но у меня такое чувство, что именно этот вариант нам и светит, только не понимаю почему!

– Спокойствие, только спокойствие, – сказал я. – Побродим еще немного, а потом разнесем тут все к чертям! Пусть знают, что бывает, когда хозяева издеваются над гостями.

– А если в стенах опять эти шипы?

От этих слов у меня задергало ступню. Эх, почему не сообразили захватить с собой хоть булыжник! В наших исхудавших рюкзаках не было ничего прочнее пластиковой бутылки.

– Давай выждем еще час, – предложила Иоланта. – Вдруг выход уже совсем рядом? А вот если за час не выберемся… что ж, будем действовать иначе.

Я согласно кивнул, хотя больше всего на свете хотел прямо сейчас оказаться подальше от этого зазеркалья. От сухости воздуха ко всему прочему ужасно хотелось пить, но достать воду из рюкзака я не решался, – легко догадаться, по какой причине.

Желание выбраться заставляло меня первым бросаться в каждый открывающийся проход. И потому ЭТО я тоже увидел первым.

Сначала я даже вскрикнул от радости, когда мой истерзанный зеркалами взгляд упал на что-то совсем иное: в новом шестиграннике у стены лежало нечто, поначалу принятое мной за кучу тряпья. В какой-то миг я решил: это знак, указывающий конец пути. И вдруг разом осознал: на полу лежит человек, вернее, то, что от него осталось. Я попятился, оттесняя Иолу назад, но она успела заглянуть за мое плечо.

– Алеша, что там?!

– Не смотри, – пробормотал я, клацая зубами.

– Но там человек, да? Ему нужна помощь! Кто это?

– Тубабот. – Лично мне хватило одного взгляда на отброшенную в сторону двупалую руку Древнего, чтобы понять, что помогать ему давно уже поздно. От сухого воздуха тело успело мумифицироваться.

Другого пути, кроме как мимо трупа, у нас, понятно, не было. Но я не мог допустить, чтобы Иола в подробностях увидела этот ужас. Да, собственно, все теперь стало на места: нам не выйти из лабиринта. Потому я просто врезал по зеркальной стене ногой, левой на этот раз.

Осколки брызнули в разные стороны, как маленькие томагавки, мы едва успели закрыть ладонями лица. Нога моя не пострадала, но и результата я не добился. Основа, на которую крепилось стекло, оказалась невероятно крепкой, вязкой, вроде как прорезиненной, что ли. Под последующей лавиной ударов она натянулась пузырем, но не прорывалась.

Скоро пузырь так провис, что нога моя только зазря раз за разом ныряла в пустоту. Попробовал разорвать его руками – и тут же миллиарды стеклянных крупиц впились под кожу. С каждым мгновением все больше впадая в азарт и ожесточение, я вытащил из рюкзака запасные футболки, обмотал ими кисти и продолжил борьбу с поганым пузырем. Иола присоединилась ко мне, правда, на руку она надела собственную кроссовку. По нашим рукам стекала кровь, плечи и спина были изрезаны стеклянными краями проема.

И все же мы справились: через полчаса изматывающей борьбы пузырь прорвался на пару сантиметров, после чего я сунул пальцы в дыру и разорвал его от края и до края. Мы нырнули в соседний отсек, который ничуть не отличался от нашего. Хотя нет, отличался: здесь трупов не было. Возможно.

Но именно в этот момент я понял, что мы основательно влипли. Настолько влипли, что неизвестно, сможем ли мы выбраться отсюда живыми. Мы находились в очередном шестиграннике, только створки в нем больше не открывались. На одну пробоину у нас ушел почти час и почти все вещи, которыми можно было защитить конечности, а масштабы лабиринта мы себе даже не представляли. Это могли быть километры – и сотни таких стен.

Рыкнув на себя в душе за такие пораженческие мысли, я уже примерялся к противоположной стене. Но Иола сказала до невозможности усталым голосом:

– Давай немного отдохнем, Алеша. И пусть раны хоть чуточку затянутся, мы теряем слишком много крови.

Я кивнул, соглашаясь, и снова сел на пол. Иола пристроилась рядом, взяла меня за руки и замотала мои изрезанные кисти в подол своей футболки. В молчании мы просидели полчаса. Иногда я порывался встать, чтобы атаковать новую стену, но Иола всякий раз удерживала меня. Наконец она заговорила:

– Алеша, все бесполезно, мы все равно не сможем сделать больше двух-трех пробоин.

– И что ты предлагаешь?

– Нужно хорошенько отдохнуть. Перекусить. Поспать. Возможно, на свежую голову мы что-то придумаем.

И потянулась за рюкзаком. В этот миг одна из панелей с мелодичным перезвоном уехала вбок. За ней стоял Данко и озирал нас спокойным и внимательным взглядом.

На миг мне показалось, будто уже начались глюки от боли и обезвоживания. Но Иола охнула мне в ухо, вскочила на ноги.

– Данко! – заорал я, бросился к флэмму и крепко обнял его.

– Унальгуттакар? – гораздо тише спросила за моей спиной Иоланта.

Но человек, стоявший перед нами, не отреагировал ни на одно из своих имен. Когда я наконец прекратил пачкать кровью его одежду, он склонился в поклоне и на общем языке произнес:

– Приветствую вас, гости из Верхнего мира. Люди или атланты?

– Атланты, – пробормотал я ошарашенно.

Я понимал, что Данко не мог не узнать меня, значит, это – не Данко, но мой мозг все равно отказывался принимать очевидное.

– Как давно вы здесь, в лабиринте?

– Давно, – сказал я. – Уже почти шесть часов. А вы?

– Я давно потерял счет дням, – ровным голосом произнес флэмм.

Только сейчас я заметил, как страшно переменился наш верный проводник: тело иссохло, прекрасные глаза ввалились, на лице и на правом предплечье виднелись свежие ожоги. Он прислонился плечом к зеркальной стене и вдруг начал медленно сползать по ней…

– Иола, воды, скорее! – заорал я, бросаясь вперед, чтобы подставить флэмму плечо. Жуть, да в нем и весу почти что не осталось.

Иоланта, конечно, мешкать не стала. Мы усадили его на пол и начали доставать из рюкзака припасы, которых не так уж много оставалось. Я лично вкладывал еду флэмму в руки и помогал донести до рта: он был уже в том состоянии, когда есть не хочется, на куски лепешки в своей руке смотрел едва ли не с отвращением. И лишь наши мольбы заставили его проглотить пару кусков.