Елена Асеева - Иное... [СИ]

— А куда же ты попадешь тогда? — заинтересованно спросила я.

— Кто ж знает… куда…, - усмехаясь ответил Андрей. — Ты, чё до сих пор не въехала… Здесь нет никого, кто оставил инструкции… Тут ты один на один со своими муками, со своей совестью и тупой башкой, которая довела тебя вот до этого разваливающегося коридора. Ты двигаешься вперед… вперед… а если не захочешь идти или попытаешься сдержать ход других скоренько так получишь по голове… Я тоже получил… получил по этому вареву внутри башки… Оно и так-то болит, а как по ней заедут кулаком, так тот удар уж очень болезненно в ушах отзывается…эх!.. А потому ты и топаешь ножищами… хочешь не хочешь, а тебя сзади непременно подгонят… Это, наверно нарочно тут так устроено, чтобы тебе не захотелось присесть… или вновь наложить на себя руки. Вот ты и двигаешься и ждешь когда появится та дверь… и ты в нее проскочишь… Проскочишь и попадешь куда-то в иное место… в новое… Может лучшее, а может и нет.

Андрей говорил неторопливо, часто делая паузы в предложениях, между слов, стараясь объяснить мне смысл пребывания здесь, а когда он закончил, откликнулась я:

— Может через эту дверь приходят к Богу… На суд Божий…

— Дура… на какой суд Божий, — сказал Андрей, однако в этот раз слово дура прозвучало как-то нежно в его голосе, словно он сказал не дура, а глупышка. — Да таким как ты и я не видать Бога… А потом я то в Бога не верю… Я вообще-то атеист… я советский человек… впрочем как и ты… Или нет, или ты не советская?

— Нет больше такой страны- СССР, — печально отметила я и тяжело вздохнула. — Она распалась… пятнадцать союзных республик стали независимыми. Коммунистическая партия больше не у власти, и строй у нас теперь не социалистический, а капиталистический… Да, и во главе Российской Федерации стоит не генеральный секретарь, а президент.

— Кто? — почти прошептал Андрей.

— Президент, — повторила я, для особа бестолковых.

— Президент… это как в США, что ли, как у наших врагов что ли?… — переспросил Андрей этим вопросом больше обращаясь к себе, нежели ко мне.

— Они теперь вроде бы нам и не враги, — произнесла я, и оглянувшись на мгновение, посмотрела в ошарашенное лицо Андрея и в его чуть-чуть вытаращенные глаза. — Не враги и не друзья… а так, что-то непонятное. Впрочем наша страна теперь тоже, что-то непонятное… Все фабрики, заводы теперь в частных руках… хотя уже и нет той промышленности, что была в советское время, нет колхозов, совхозов… живем мы только благодаря продаже нефти и газа… У нас теперь частная собственность на квартиры, дома, теперь у нас налоги, и полный бардак, бедлам в стране… коррупция, бандитизм… и большая часть народа спивается, наркоманит.

Андрей молчал, только слышалась, там позади меня, его тяжелая поступь и прерывистое дыхание, будто человеку было тяжело не только воспринимать услышанное, но не менее тягостно это услышанное пережить, переосмыслить. Судя по всему он на какое-то короткое время лишился дара речи, а потому не слышалось даже его постоянного поминания егойной матери, каковое он очень любил говаривать, ругая таким образом и себя, и всех психованных, что встретились ему на пути.

Я шла, тоже молча, не прерывая его дум и тихонечко так вздыхала, представляя себе, как наверно ему, советскому человеку, жившему в застойное, прекрасное, по рассказам старших, время бедственно было узнать о том, что его великой страны больше не существует. Узнать, представив себе, что подверженное критике неправильное и чуждое произошло с его Родиной и теперь живет, правит внутри нее.

Немного погодя Андрей снова заговорил со мной, и теперь в его голосе не было былой злобы, он звучал мягко, нежно, словно голос знакомого мне человека, можно сказать даже друга:

— И зачем ты Оля вены вскрыла… — это был не вопрос, а точно упрек, который я уже давно озвучила сама для себя, а теперь озвучил он. — Зачем убила себя… Такая ты баба ладная, красивая… наверно не дура, поди образованная… Ухоженная такая бабенка… и ради этого мужичка так с собой по-дурному поступила.

Я — опешила… Опешила и оттого, что Андрей на самом деле может быть таким хорошим человеком, может так спокойно, осмысленно говорить. И оттого, что говорил он дельные, правильные слова и говорил их по-человечески, по-доброму так как может сказать лишь близкий, родной человек… или человек с которым вместе, что-то пережито… и пережитое оставило неизгладимый, широкий шрам на душе обоих. Я порывисто оглянулась, посмотрела на него, его губы широко раздались в стороны, показав мне улыбку, выражающую одновременно нежность и затаенную обиду, глаза мои наполнились слезами, голос дрогнул, переходя на рыдания и я, с трудом справляясь с волнением, ответила:

— Дура!.. Дура-я!.. У меня такая хорошая жизнь была… прекрасная… замечательная…любящие родители… квартира двухкомнатная от бабушки досталась…работа… Я ведь в отличие от других ни в чем не нуждалась, ни на чем ни экономила, позволить могла себе и фитнес, и солярий, и наращивание ногтей, и наряды в дорогих бутиках, и не менее дорогую косметику… Я отдыхала на море, была за границей, в Праге, Париже, Лондоне, Венеции… Ужинала в ресторанах, ходила в ночные клубы…. Дура!.. Дура — я! И если бы я даже этого не имела, даже если бы жила плохо, перебиваясь с копейки на копейку, даже если бы снимала квартиру или вообще снять не могла… то сейчас… сейчас бы я никогда так не поступила… Никогда бы ни убила себя, — и я горько заплакала, крупные слезы потоками хлынули из моих глаз на щеки и смешались с водой, а я тяжело всхлипнув, передернула плечами от горя и сырости, что царила на моей коже, волосах и вещах да поспешно повернув голову по направлению движения, зарыдала.

— Ну…ну… не плачь, — негромко сказал Андрей и тоже протяжно вздохнул. — Чё теперь слезы лить… поздно теперь… Теперь надо шагать, а потом увидев ту дверь войти первой. Слышишь меня, Оля, первой… И если будут за нее драться, толкать, пинать… ты ее не уступай… никому… ни мне, никому другому. Главное помни, надо крепко держаться за ручку, чтоб значит твою руку с нее не сдернули… И вот если ты удержишься за нее, за эту самую ручку, дверь подастся и ты туда войдешь… Там правда, кроме белого тумана ничего не видать, но это может нарочно так.

Я перестала рыдать, затихла, смахнула с лица соленые потоки воды, перемешанные со слезами, каковые мигом разбавились кровью стекающей с перебинтованных запястий, и, проведя лицом по правому плечу где кудлатой бахромой торчали оборвыши рукава, скинула на желтый трикотаж остатки крови. Они сейчас же набухнув будто весенние распускающиеся почки скатились вниз по футболке, и, оторвавшись от нее упали на пол, да впитались в его поверхность, словно их никогда… никогда и не было…