Елена Асеева - Четыре дня, четыре ночи [СИ]

— Здравствуй, — взволнованно глядя на говорящую гитару, ответил мужчина и незначительно подался на кровати назад.

А гитара уже вращающая глазами и ежеминутно выпускающая из своего маленького, круглого рта: «Рэ…рэ…ми…ми…фа… фа..», — продолжала оживать дальше, теперь темно-коричневая окантовка огибающая корпус задрожала, выгнулась вперед, оторвавшись от тела и в изогнутом месте, похожем на талию женщины лопнула надвое, сразу с двух сторон корпуса, распавшись, разъединившись. А миг спустя оттуда, где гриф мягко входит в корпус, с одной и другой стороны от него, вылезли две тонкие, окантовочные, похожие на шнуры руки. Они широко раздались в стороны, выпрямились и затрепетали в воздухе, затем правая, из возникших, рук протянула свою тонкую окантовку к голове, и грациозным движением взбила вверх струнную челку.

И тотчас другая часть окантовки гитары, распрямилась вперед, образовав две ноги. Они вытянулись прямо от оканчивающегося полукругом корпуса, из одного места, так словно заломились, укрепившись в этом месте, и, образовав острый угол, галочкой — лучами разошлись в разные стороны. Еще пару секунд ноги были неподвижны, но после, также как раньше руки, затрепетали в воздухе. Корпус гитары все еще не двигался, руки и ноги помахивали тонкой окантовкой. Но вот гитара полностью освоилась с новым ощущением и частями тела и спрыгнула с кресла, встав на свои тончайшие, еле видимые ножки. Гитара тут же тяжело покачнулась, и накренила свой корпус направо, потом налево, пытаясь удержать массивное тело, гриф и голову, на столь тонкой окантовке, а устояв, выпрямила стан, и тихим голосом, обратилась, к прямо-таки обалдевшему, Руслану не сводящему, округлых глаз с инструмента:

— Ми… ми… ми…меня. Ми, ми…прислал к тебе…ми, ми…мой друг…ми, — певуче затянула гитара прибавляя впереди или позади каждого слова — ноту ми.

— Погоди, красавица, — перебил гитару человек, слегка сиплым, дрогнувшим голосом. — Если хочешь говорить, так давай без ми, а то я не понимаю тебя.

— Кхе, кхе, ми, кхе, — прокашлялась гитара, и опять приподняв руку, подоткнула свои кудри-струны на голове, и уже более ровным, наполненным лишь изредка дзень и блинь, голосом, произнесла. — Меня прислал твой хозяин Босоркун.

— Он мне не хозяин, — гневно откликнулся Руслан и резко сел на диване, глянув на танцующую на месте гитару, всеми силами старающуюся все же удержать свой мощный корпус.

— Да, да… ми. ми… до. до… — снова запела гитара и ее голубые глаза полыхнули на Руслана красноватыми искорками. — Кхе…кхе, — прокашлялась она и уже высоким с хрипотцой голосом, сказала, — ишь ты, смелый какой… Давно гляжу не орал… что ж скоро будет возможность поорать тебе в волю, как говорится «размять свои голосовые связки»… А пока пусть так… пусть не хозяин, он тебе… Однако, он прислал меня, чтобы я показала тебе кое-что, пошли рэ…рэ… Руслан.

Гитара развернула свой корпус влево и махнула правой рукой на стену, на которую опирались кресла и в ту же секунду они, будто живые отпрыгнули в сторону, освобождая пространство. И сейчас же, в обоях появилась, где-то между книжными полками, светящаяся точка. Еще мгновение и полные книг полки тяжело вздрогнули, и с них в сторону дивана полетели книги, да с такой скоростью и быстротой, что Руслану в первый миг даже не удалось увернуться и какой-то томик, крепко и болезненно стукнул его прямо в лоб.

— Ай! — громко вскрикнул мужчина, и принялся уклоняться от летящих в него книг, при этом потирая правой рукой ударенный лоб, а в левой сжимая книгу-обидчика.

Полет книг продолжался еще какое-то время, а когда они все приземлились на диван, полки с грохотом повалились вниз. И лишь их деревянные корпуса коснулись паласа, как резво они ярко вспыхнули голубоватым огнем, и пламя принялось пожирать их прямо на глазах. Да, прямо на глазах, за какие-то пару минут, они сгорели, оставив после себя лишь мельчайшие, похожие на росинки, капли белого цвета, каковые попадая на поверхность паласа, впитывались в него. А сам палас, при этом издавал громкое урчание, шипение и визг, точно то была не ковровая дорожка, а кот по хвосту коего, кто-то безжалостно топтался.

Горящая в стене голубым светом точка вспыхнула, и от нее в разные стороны, побежали маленькие крупиночки, очерчивая прямоугольник. Крупиночки обогнули углы, прочертили на стене две длинные параллельные линии, и вновь нарисовав углы, двинулись навстречу друг другу, и сойдясь в единой точке, как бы описали своим бегом дверной проем. И там где крупиночки нарисовали линии, вспыхнул еле видимый голубоватый свет, будто пробивавшийся изнутри бетонной стены. Свет стал разгораться, все ярче и ярче, и вскоре он стал ослепительным и наполнил своим сиянием всю комнату. Гитара немного отступила назад, все еще покачивая своим станом, ее левая рука подлетела кверху, и тогда же раздался оглушительный взрыв, а очерченная крупинками часть стены вывалилась, отлетела в сторону дивана и упала сверху на сидящего и молча взирающего, на все происходящее, мужчину.

— Ы…ы…ы…, — застонал Руслан, когда от грохота и боли смог наконец-то прийти в себя и увидел, что на его распластанном, по поверхности дивана, теле, вплоть до подбородка лежит кусок тяжелой, бетонной стены.

— Что…ми…, — заглянула через край стены гитара и посмотрела в ошарашенные глаза хозяина, да чуть слышно хмыкнув, добавила голосом Босоркуна, — надеюсь тебе человек не очень больно?… — и вопрос этот прозвучал, будто утверждение.

Гитара взмахнула своей тонкой окантовочной рукой, и бетонная стена приподнялась, зависнув в воздухе над телом Руслана, плавно переместилась влево, и с грохотом обрушилась вниз на палас, выпустив вверх столб бело-серой пыли.

— Нет, — подымаясь с дивана и снова на него усаживаясь, да правой рукой ощупывая свое тело, которое нисколечко не пострадало от падения такой много-килограммовой стены, ответил Руслан, — мне было не очень больно… терпимо, но слишком неожиданно, а потому неприятно.

— А ты сам не кидайся, не кидайся, — заговорила прижатая левой рукой к животу книга.

Руслан оторвал от живота, словно прилипшую к поверхности кожи книгу и глянул на недовольное лицо Николая Михайловича, который с плотной её обложки поблескивал своими красными глазами и показывал длинный, раздвоенный на конце язык. Руслан перекинул через плечо книгу-обидчика и когда та громко плюхнулась на диван, позади него, издав какое-то нечленораздельное — а или ы, глянул на гитару, грациозно виляющую своим телом и стоящую подле образовавшегося прямоугольного проема, из которого выливался голубо-белый слепящий очи свет.

— Пошли, — сказала гитара, и медленно ступая своими тонкими ножками по поверхности паласа, двинулась туда в светящийся проем.