Татьяна Корсакова - Сердце ночи

Дождался. Но под луч света выходить не спешил, и когда Семен Михайлович направил на него фонарик, закрылся рукой. Отвык. В этом страшном месте легко отвыкнуть от света, но теперь все изменится. Главное, что не напрасно все. Главное, что сдержал он данное жене обещание, отыскал Лешу.

– Леша, сынок, не стой там, иди сюда. – Со взрослым сыном он разговаривал, как с маленьким, приманивал, словно одичалое животное. Ничего, сейчас главное – приманить, укрыться с ним в доме, в безопасности.

– Не могу, папа. – Леша так и остался стоять на самом краю освещенного фонариком пятна.

– Почему? – руки тряслись, и пятно тоже подрагивало. – Почему, сыночек?

– Он меня не отпускает.

– Кто? – Зачем спрашивать, когда ответ ясен, и от знания этого – мороз по коже?..

– Человек в маске.

Вот только не человек. Совсем не человек! Никогда раньше Семен Михайлович не соображал так четко и так быстро. Ум его всегда был острый, оттого и сколотил он просто невероятный по нынешним временам капитал, оттого и управлял миллиардной империей с невиданной легкостью на зависть врагам и конкурентам. Но сейчас, в это самое мгновение он, возможно, должен был принять самое важное в своей жизни решение.

– Что он хочет, сынок?

Все в этом мире не просто так. Всем, и живым, и неживым, что-то нужно, а Семен Михайлович может любую потребность удовлетворить, достать что угодно. Хоть луну с неба! По крайней мере раньше мог. Но и сейчас попробует.

– Замок. Папа, ему нужен какой-то замок. – Леша взъерошил свои отросшие волосы решительным и одновременно отчаянным жестом. Защемило сердце. Как же он, его мальчик, жил все это время? Как выживал в этом страшном месте? Почему не потерял рассудок, как остальные несчастные? Не потому ли, что в тайгу он ушел не с пустыми руками, прихватил с собой семейную реликвию? Ту самую вещицу, которую требовал у Семена Михайловича Архип?

…Как быстро Архип его раскусил, Семен Михайлович не знал. Может сразу, а может тогда, на болоте. Нужно было предвидеть. Составляя весь этот сложный, многоходовый план, стоило принять в расчет, что Архип не простой человек, а пограничник.

Или все дело в книжице, которую Архип почитывал в дороге? Семен Михайлович тоже не слепой, приучил себя все видеть, все запоминать. Да и не книжица то была, а дневник. Чей дневник? Вот у Семена Михайловича сохранился дневник прадеда Григория Анисимовича Вяземцева. Или не дневник, а исповедь? Сейчас, по прошествии стольких лет, уже и не понять. И не только дневник, а еще и вещица, похожая на каменный наконечник стрелы, та самая семейная реликвия, что передавалась от отца к сыну, что обеспечивала семейству Вяземцевых небывалое везение и процветание.

Пришло бы время, вещица досталась Алексею, но мальчик не захотел ждать. Мальчик жил глупыми идеалами и фантазиями, хотел отыскать легендарное, затерянное посреди тайги поместье, то самое Горяевское, в котором когда-то служил управляющим их далекий предок.

Конечно, Семен Михайлович воспротивился! Какое еще поместье?! Что за блажь?! Перед мальчиком весь мир открыт, а его тянет в какую-то глушь. Или он уже тогда боялся? Боялся, что все рассказанное прадедом может оказаться правдой? Не буди лихо! Вот что подумал тогда Семен Михайлович. Подумать-то подумал, а вот вещицу перепрятать понадежнее не сообразил.

А Леша ушел-таки в эту свою экспедицию. Сам ушел и вещицу с собой прихватил. Поначалу Семен Михайлович разозлился, а потом, когда времени прошло достаточно, а никто из тех ребят, что отправились с Алексеем в тайгу, так и не вышел на связь, испугался не на шутку. И Валюша заболела. Навалилось все разом…

Он крутился тогда волчком, не позволял себе ни отдыха, ни передышки. Параллельно решал вопросы с Валюшиным обследованием и лечением. Хотел отправить любимую жену за границу, но она наотрез отказалась, ждала Лешиного возвращения. На поиски сына Вяземцев отрядил тогда сразу пять спасательных отрядов, и Никопольский по его настоянию вывесил то объявление в Интернете. Деньги – вода! Если бы понадобилось, Семен Михайлович заплатил бы в десять, в сто раз больше, но Никопольский был человеком рачительным, счет деньгам знал. Даже чужим деньгам.

– Повремените, Семен Михайлович, – сказал ему тогда Никопольский. – Ворья и аферистов нынче развелось – тьма. И на слово никому не верьте. Я все проверю, любую информацию.

С Никопольским они были знакомы много лет, и сотрудничество их, наверное, со временем могло бы перерасти в крепкую дружбу. Или уже переросло, да просто Семен Михайлович не заметил? Во всяком случае Никопольский был первый и единственный, кто попытался отговорить его от вот этой сумасшедшей, на первый взгляд, затеи. И волновался он не о деньгах Семена Михайловича, а о самом Семене Михайловиче.

– Сумасшествие! Чистой воды авантюра! – Он мерил шагами свой роскошный кабинет и теребил узел пронзительно-желтого галстука. – Что вы такое удумали, Семен Михайлович? Вы хоть понимаете, чем эта ваша затея может закончиться?

– Понимаю. – Семен Михайлович через огромное панорамное окно наблюдал за тем, как где-то далеко внизу кипит жизнь. А вот его собственная жизнь закончилась, как только на крышку Валюшиного гроба упали первые комья кладбищенской земли. Жизнь закончилась, а обещание, данное любимой жене, осталось. Сына он был намерен отыскать любой ценой.

Вот тогда, наверное, Вяземцев в первый раз и подумал про цену. А не платит ли он за чужие, давно погребенные под ворохом лет грехи? Не пришло ли время расплаты за то, что сотворил некогда Григорий Анисимович, родоначальник их в одночасье ставшего богатым и могучим рода? И что станет, если попытаться вину искупить, заново переиграть ту страшную историю, что приключилась на глазах у прадеда почти двести лет тому назад?

Девочки. Их было три. Похожие, как сестры, огненно-рыжие. Тогда прадед испугался, не решился оставить спасенных из Горяевского детей у себя. И оставить их троих в одном месте он тоже не решился, чтобы те, кто непременно бросились бы девочек искать, не нашли сначала их, а потом и самого Григория Анисимовича. Слишком яркие, слишком приметные были те девочки! И потому он пошел на еще одну подлость: разделил детей, пристроил в разные семьи в разных уголках страны. Разделил, но присматривал за ними до конца своих дней, приемным родителям платил исправно и крепко следил, чтобы родители эти девочек не обижали. Как умел, искупал вину за то, что оставил ни в чем не повинных детей сиротами, но грех, что взял он на душу ради спасения единственного сына, никуда не делся. Вот теперь этот крест лег на плечи Семену Михайловичу, теперь уже его собственный сын нуждается в спасении, а сам он в искуплении. Наверное. Если по-другому никак…