Эндрю Кальдекотт - Загадочный город

Орелия вернулась в дом тетки и просмотрела ее бумаги, не найдя в них ничего существенного. Не считая деловых документов, миссис Бантер не писала и не получала писем, тем более с фотографиями. Вернувшись в лавку, племянница проверила подсобку на чердаке. В шляпной коробке, кроме счетов за изначальную переделку магазина, лежали два непонятных черных листка бумаги, между которыми обнаружилась старинная фотография ее прадедушки Роя Рока, владельца коракла, фотографа-любителя и натуралиста. Он стоял у опушки леса с большой бабочкой на ладони. Чуть выше на корточках сидела какая-то нескладная фигура с зонтиком. Подпись от руки гласила:

РР и переливница ивовая в Ротервирдском Западном лесу

1893

Орелия припомнила семейную историю: Рой Рок с детства искал переливницу ивовую, самую скрытную из всех лесных бабочек, питавшуюся медвяной росой тли высоко в кронах деревьев и спускавшуюся лишь на короткие промежутки времени, чтобы отложить яйца или испробовать какие-нибудь другие яства.

В один прекрасный летний день далеко от города под сенью древних дубов дед встретил старика с зонтиком. Тот задал простой вопрос:

— Есть ли у вас морилка для бабочек?

— Я всего лишь хочу за ними понаблюдать. — Рой Рок подтвердил свои мирные намерения, указав на записную книжку и треногу с фотоаппаратом.

— И чего же вам не хватает?

— Переливницы ивовой, — ответил Рой Рок, проверяя знания незнакомца.

— Следуйте за мной, — ответил тот.

Пока они шли, старик, продолжая прятаться под зонтом, несмотря на лесную тень, рассказывал о том, что когда-то давно нижние холмы были полностью покрыты лесом. Он показал Рою Року стайку переливниц, которые кормились солью на камнях. Старик так и не представился, и впоследствии найти его не удалось. Целые поколения Роков называли его Квирком, от латинского названия дуба, но больше его никто не видел.

Фотография служила подтверждением не столько старой истории, сколько чего-то более важного. Несмотря на яркое солнце, она с легкостью узнала сидящего человека: это был либо Ференсен, либо его двойник. Что не имело ни малейшего смысла — каким образом Ференсен мог там очутиться?

Тревожная весточка из прошлого натолкнула Орелию на другую мысль. Она включила проектор и на белой стене спальни просмотрела фотографии, которые сделала на чердаке поместья в ночь вечеринки. На некотором расстоянии от событий мистической легенды, изображенных на гобелене, она еще тогда заметила человека в клетке. Сначала Орелия восприняла ниспадающие на него золотые нити как благословение, но теперь у нее появились сомнения. Молния? Она подошла ближе. Что-то в самой клетке привлекло ее внимание: крошечные цветные точки — цвета камней.

«Они многое делают с живыми существами».

В других клетках сидели чудовища, гибриды человека и зверя или зверя и птицы. Орелия приблизилась к экрану и содрогнулась. Такие же крошечные точки красного, синего, белого и коричневого цветов можно было заметить на некоторых прутьях решетки — но всегда по одной на каждой стороне и всегда в разных местах.

Внезапно Орелию охватил страх. Выходит, совсем не миф, а история, настоящая история тянулась к ней из глубин древности. Она начала прикидывать, кому можно довериться со своими подозрениями. У Солта явно имелись собственные тайные мотивы. Ференсена она знала недостаточно хорошо, и в жалобах Солта на него содержалась доля истины — Ференсен выпытывал больше, чем рассказывал взамен. Кроме того, несмотря на всю очевидную мудрость старика, Орелия чувствовала в нем какой-то необъяснимый изъян.

Наконец девушку осенило, и она начала писать обо всем в мельчайших подробностях. Игнорируя наставления Солта, Орелия упомянула и о Ференсене, и о фотографии. Описала продажу камней, наблюдения тетки, библиотеку записных книжек, пропавший том и ее собственную теорию о скоропостижной кончине тетки в Гроув Гарденс.

Конверт она подписала следующим образом:

Строго по личному и конфиденциальному делу

Мармиону Финчу, эсквайру

Эскатчен Плейс

Она доставила его сама ранним утром следующего дня. По возвращении домой Орелия занялась магазином: сновала между подвалом и первым этажом, предоставляя второй шанс непроданным товарам и убирая отдельные неудачные предметы из теперешней экспозиции. Старый правитель отошел в мир иной, государственные похороны состоялись, и настал черед новой власти показать себя. За считаные дни ей удалось продать голову бегемота, над которой так часто ядовито шутила миссис Бантер. Удушающий дым скорби стал постепенно рассеиваться.

Квартирный хозяин Горэмбьюри, некогда ставший жертвой многочисленных требований по улучшению жилищных условий в соответствии с «Постановлениями об аренде жилья», занял твердую позицию по отношению к бывшему городскому секретарю, когда тот не смог оплатить месячную аренду. В продлении договора Горэмбьюри отказали.

В Ротервирде было развито чувство общности, а бродяги практически отсутствовали. Любой потерявший работу горожанин мог рассчитывать на то, что найдет ей замену, — если не вызовет недовольство мэра. Подобно Фангину до него, Горэмбьюри не смог преодолеть этот барьер.

Проведя две ночи в подъездах, бывший секретарь решил, что у всякой независимости есть предел. Он обратился в примостившийся у северной городской стены приют «Шэмблз» [32] Упадок, руина ( англ. ). , ротервирдский дом для бездомных бедолаг — нужно сказать, что все семь его комнат обычно пустовали. Бо Тавиш, которая заправляла приютом и отличалась острой потребностью творить добро, встретила Горэмбьюри как старинного друга.

Процесс регистрации подействовал на него отрезвляюще. Вписав в бланк имя, дату и личный номер, Горэмбьюри указал в качестве причины своей бездомности «несправедливое увольнение» — шаг, конечно, крошечный, но само слово «несправедливое» стало его первым осознанным вызовом власти. Так Горэмбьюри начал новую жизнь, хотя еще сам об этом не подозревал.

Бо расписала обычный режим дня:

— Ужин в восемь, никакого алкоголя на территории приюта, входная дверь запирается в полночь, аренда, минимальная из возможных, — семь гиней в неделю, оплачивается личным трудом. Руководство не несет никакой ответственности в случае краж, потопов, клеветы, дискредитации или любых болезней. Сама я люблю поболтать, а вот мой муж — не очень. Завтрак в восемь, обед — ваша забота, ужин — моя. Полноценная еда без изысков.

Выпроваживая его из дома каждое утро в девять, она приобрела навязчивую привычку щипать Горэмбьюри за щеки («Румянец, мистер Горэмбьюри, где ваш румянец! Выше голову, выше голову!»).