Саманта Швеблин - Дистанция спасения [litres]

Прислони голову вот сюда.

Нина что-то говорит про рисунки, и звук ее голоса меня успокаивает. Передо мной маячит затылок Карлы, она опередила меня на несколько шагов. Я мысленно отмечаю, что держусь на ногах без посторонней помощи, и, глянув на свои руки, которые не отрываются от стены и скользят по рисункам, снова чувствую сильный кожный зуд. Карла совсем близко, она произносит мое имя, и кто-то спрашивает, из поселка ли я. Волосы у Карлы собраны в пучок, а край воротника белой блузки немного запачкан зеленым. Это из-за травы, да? Другой женский голос приглашает нас пройти. Нина тут, я чувствую руку Нины в своей руке. Сильно ее сжимаю, и теперь дальше ведет меня она. Это очень маленькая рука, но я доверяю ей и говорю себе, что инстинкт подскажет Нине, как действовать правильно. Я вхожу в тесную комнату и сажусь на кушетку. Нина спрашивает, что мы здесь делаем, и до меня вдруг доходит, что она всю дорогу тоже спрашивала, что случилось. Больше всего мне хочется снова обнять ее, но сейчас даже ответить ей я не в силах. Мало того, огромного труда мне стоит произнести самое необходимое. Женщина – это медсестра – измеряет мне давление, температуру, осматривает горло и проверяет зрачки. Спрашивает, не болит ли у меня голова, и я думаю, что да, у меня страшно болит голова, но не я, а Карла подтверждает это вслух.

– Жуткая мигрень, – говорю я, и они, все три, смотрят на меня.

Это острая и неотвязная боль, она расползается от затылка к вискам, и теперь, когда они про нее сказали, я снова киваю и уже не могу чувствовать ничего другого.

Сколько часов прошло ?

С каких пор?

После того, что случилось перед конторой Сотомайора.

Ушли мы оттуда часа два назад. А где был ты, Давид?

Я был здесь, дожидался тебя.

В этой больнице?

А как ты чувствуешь себя теперь?

Лучше, я чувствую себя лучше. Мне гораздо легче, потому что свет здесь не такой яркий.

Однако остается всего несколько часов, надо двигаться дальше. А что-то важное сейчас происходит ?

Едва я сказала, что у меня мигрень, Нина говорит, что у нее тоже мигрень. А когда я говорю, что у меня кружится голова, Нина говорит, что у нее она тоже кружится. Медсестра на минуту оставляет нас одних, и Карла начинает вслух рассуждать, как правильно она поступила, доставив нас сюда. Если бы Карле было лет на пять больше, она запросто годилась бы в матери не только Нине, но и мне. Мы с Ниной могли бы иметь общую маму. Красивую, но усталую, которая теперь со вздохом присаживается.

– А где Давид, Карла? – спрашиваю я.

Но ее мой вопрос не пугает, она даже не оборачивается, поэтому я не могу сообразить, действительно ли я произношу вслух то, что думаю, или вопросы так и остаются у меня в голове, непроизнесенные.

Твоя мама распускает пучок, действуя руками, как двумя большими гребнями. Пальцы у нее тонкие, сейчас они широко расставлены и выпрямлены.

– Почему ты не рядом с сыном, Карла?

Она с рассеянным видом встряхивает волосами. Я сижу на кушетке, Нина устроилась рядом со мной. Не знаю, когда она сюда залезла, но впечатление такое, будто мы сидим вместе довольно долго. Я опустила обе руки и с двух сторон крепко держусь за край кушетки, потому что иногда мне кажется, что я вот-вот свалюсь с нее. Нина в точности повторяет ту же позу, только одну руку она положила сверху на мою. Нина молча рассматривает пол. Думаю, она тоже растеряна. Медсестра возвращается, напевая какую-то песенку, потом, продолжая время от времени напевать, быстро открывает разные ящики да еще разговаривает с Карлой, которая опять собирает волосы в пучок. Медсестра интересуется, откуда мы, и когда Карла объясняет, что мы не местные, медсестра перестает напевать и глядит на нас так, будто после такой информации ей придется заново повторить весь осмотр. У нее на шее ожерелье с тремя золотыми фигурками: две девочки и мальчик, все три висят почти впритык, одна фигурка едва ли не поверх другой, они утопают в тесной ложбинке между ее огромными грудями.

Один из детей этой женщины приходит сюда, в приемную, каждый день.

– Нет ни малейших причин для беспокойства, – говорит медсестра и снова начинает открывать по очереди те же самые ящики, потом достает упаковку таблеток. – Вы просто немного перегрелись на солнце. Главное – отдохнуть, возвращайтесь домой, отдохните и не паникуйте.

Тут же рядом имеется маленькая раковина, медсестра наполняет водой две чашки и протягивает нам с Ниной, а еще она дает каждой из нас по таблетке. Хотелось бы знать, что она заставляет принять Нину.

– Карла, – говорю я, и та изумленно поворачивается, – надо позвонить моему мужу.

– Да, – говорит Карла, – мы уже обсудили это с Ниной.

И знаешь, мне совсем не нравится ее вялость, не нравится, что она сразу же не вскакивает и не делает того, что я прошу, и в конце концов приходится просить еще раз.

– Таблетки надо принимать через каждые шесть часов, будьте очень осторожны с солнцем и устройте себе сиесту в какой-нибудь темной комнате, – говорит медсестра и отдает упаковку таблеток Карле.

Рука Нины лежит на моей руке, и мне кажется, что она хочет удержать меня. Рука у нее бледная и испачканная. Роса высохла, но остались длинные грязные полоски. Это, разумеется, никакая не роса, но ты больше не поправляешь меня. Мне очень грустно, Давид. Давид. Мне страшно, когда ты так долго молчишь. Всякий раз, как ты мог бы что-нибудь сказать, но ничего не говоришь, я начинаю сомневаться, не сама ли с собой разговариваю.

Вы не сразу возвращаетесь к машине. Карла ведет вас с Ниной за руки. Вы часто останавливаетесь – то ты, то Нина, тогда две другие ждут. Потом, уже в машине, Карла сидит молча, крепко вцепившись в руль, так как покрытая щебенкой дорога требует полного внимания. Ни одна из вас троих не произносит ни слова, когда машина снова въезжает в ворота дома, у которого вы с Ниной этим утром уже побывали. Собаки сеньора Хесера тотчас пролезают между кустами живой изгороди и со всех ног несутся к машине, чтобы облаять ее. Собаки беснуются, но ни ты, ни Карла их словно не замечаете. Солнце стоит совсем высоко, и земля тоже пышет жаром. Однако ничего важного не происходит, и вообще, впредь ничего важного уже не произойдет. И мне начинает казаться, что ты так ничего и не поймешь, а значит, продолжать разговор нам с тобой не имеет смысла.

Но ведь что-то продолжает происходить. Карла останавливает машину у трех тополей, которые растут рядом с ее домом, есть и много других мелочей, о которых ты наверняка захочешь услышать.

Это уже не имеет никакого значения.

Нет, нет, имеет. Карла нажимает на кнопку ремня безопасности, и тот с резким щелчком возвращается на свое место, от этого щелчка мое восприятие действительности опять становится предельно четким. Нина заснула на заднем сиденье, она побледнела и, хотя я несколько раз зову ее по имени, не просыпается. Теперь, когда ее платье полностью высохло, я вижу расплывчатые пятна на полинявшей ткани, огромные и бесформенные пятна, которые похожи на замороженное скопление медуз.