Саманта Швеблин - Дистанция спасения [litres]

Карла просит у меня вовсе не согласия, она просит у меня прощения за то, что происходит сейчас там, в зеленом доме. Я вырываю у нее свои руки. Нить дистанции спасения завязывается узлом – да так резко и жестоко, что на миг у меня перехватывает дыхание. Я хочу встать с кровати, хочу уйти отсюда. Господи, думаю я, Господи. Надо поскорее вытащить Нину из зеленого дома.

Но сначала ты не можешь двинуть ни рукой, ни ногой. Приступы накатывают и отступают, жар накатывает и отступает.

Мне нужно еще раз поговорить с мужем. Я должна рассказать ему, где сейчас Нина. Боль возвращается – резкий удар в голову, потом еще и еще, боль на несколько секунд ослепляет меня.

– Аманда, – говорит Карла.

– Нет, нет, – я снова и снова повторяю свое “нет”.

Слишком много раз.

Я кричу?

Да, имя Нины.

Карла пытается обнять меня, но я, кое-как собравшись с силами, отталкиваю ее. Мое тело нагревается до невыносимой температуры, кончики пальцев под ногтями горят огнем.

Но ты не перестаешь кричать, и одна из медсестер уже пришла в палату.

Поговори с Карлой. О чем она твердит, Давид, о чем она?

Что врач скоро будет, он уже выехал.

Но я больше так не могу.

Боль приходит и уходит, жар приходит и уходит, а Карла опять здесь, она держит тебя за руки.

Я вижу руки Нины, на краткий миг вижу ее руки. Ее здесь нет, но я вижу ее руки совершенно отчетливо. Ее маленькие ручки, испачканные в грязи.

А может, это не ее, а мои грязные руки. Помнишь, как я заглянул на кухню и встал в дверном проеме, крепко держась за стену? Я искал Карлу.

Нет, это неправда, это руки Нины, я же вижу их.

– Именно так следовало поступить, – говорит Карла.

Это происходит сейчас. Почему пальцы Нины выпачканы в грязи? Чем пахнут руки моей дочки?

– Нет, Карла, нет, ради бога.

Потолок уплывает, и мое тело проваливается во мрак.

– Мне надо знать, куда она уйдет, – говорю я. Когда Карла склоняется надо мной, наступает полная тишина.

– Это невозможно, Аманда, я ведь тебе объясняла, что это невозможно.

Лопасти потолочного вентилятора медленно вращаются, но мне не хватает воздуха.

– Ты должна попросить об этом женщину, – говорю я.

– Но, Аманда…

– Ты должна попросить ее об этом.

Кто-то идет сюда из коридора. Шаги мягкие, почти неслышные, но я-то их слышу очень отчетливо. Как и твои шаги в зеленом доме, шаги двух маленьких мокрых ножек, ступающих по шершавому деревянному полу.

– Пусть она попытается оставить ее где-нибудь поближе.

Ты можешь вмешаться, Давид? Ты можешь сделать так, чтобы Нина осталась где-нибудь поближе?

Поближе?

Поближе, поближе к нашему дому.

Наверное, я смог бы.

Ну как-нибудь, пожалуйста.

Я, наверное, смог бы, но это не будет иметь никакого смысла.

Ради бога, Давид. Это последнее, что я могу произнести, знаю, что это последнее, знаю за секунду до того, как произношу. И наконец все погружается в тишину. В долгую тишину, у которой так много оттенков. Нет больше ни лопастей, ни самого вентилятора под потолком. Нет больше ни медсестры, ни Карлы. Нет больше ни простыней, ни кровати, ни палаты. И больше ничего не происходит. Есть только мое тело. Давид?

Что?

Я очень устала. Что же все-таки важно, Давид? Мне нужно, чтобы ты сказал, потому что мучения подходят к концу, правда? Мне нужно, чтобы ты сказал, а потом пусть опять наступит тишина.

Сейчас я тебя подтолкну. Я ведь подталкиваю уток, подталкиваю собаку сеньора Хесера, подталкиваю лошадей.

А еще девочку из “Товаров для дома”. Это из-за яда? Он повсюду, да, Давид?

Яд был всегда.

Значит, из-за чего-то другого? Из-за того, что я сделала что-то не так? Я была плохой матерью? Я в чем-то виновата? Дистанция спасения.

Боль приходит и уходит.

Мы сидели с Ниной на траве, среди бидонов. Дистанция спасения дала сбой, не сработала, я не увидела опасности. А сейчас в моем теле появилось что-то другое, это что-то снова начинает действовать или, возможно, бездействовать, оно острое и сверкающее.

Это боль.

А почему я уже не чувствую боли?

Она впивается тебе в желудок.

Да, она просверливает его, вспарывает, но я ничего не чувствую, я ничего не чувствую, боль возвращается ко мне белой ледяной дрожью, поднимается до самых глаз.

Я беру тебя за руки, я здесь.

А вот и нить, нить дистанции спасения.

Да.

Она как будто привязана к моему желудку снаружи. И очень сильно тянет его.

Не бойся.

А сейчас узел затягивается.

Сейчас нить оборвется.

Нет, такого не может быть. Нет, нить не может оборваться, потому что я мать Нины, а Нина – моя дочь.

А о моем отце ты хоть раз подумала ?

О твоем отце? Что-то тянет еще сильнее, узлы затягиваются. Нить сейчас разрежет мне желудок.

Нет, еще до этого нить оборвется. Дыши глубже.

Нить не может оборваться, Нина – моя дочь. Нет! Господи, она обрывается.

Теперь осталось совсем немного.

Я умираю?

Да. Остаются считанные секунды, но ты еще успеешь понять самое важное. Я буду подталкивать тебя, чтобы ты успела услышать моего отца.

Почему я должна услышать твоего отца?

Он кажется тебе грубым и неотесанным, но это потому, что он потерял своих лошадей. Он человек, потерявший своих лошадей.

Что-то обрывается.

Это нить.

Больше нет натяжения. Но я все равно чувствую эту нить, она по-прежнему существует.

Да, только вот времени остается совсем мало. Остается всего лишь несколько секунд света. Поэтому, когда заговорит мой отец, не отвлекайся.

У тебя ослабел голос, я с трудом тебя слышу.

Будь внимательна, Аманда, это займет всего несколько секунд. Ты что-нибудь видишь сейчас ?

Это мой муж.

Я подталкиваю тебя вперед, вперед, видишь ?

Да.

Это будет последним твоим усилием. И последниму что произойдет.

Да, я его вижу. Это мой муж, он сидит за рулем нашей машины. Он въезжает в поселок. Это происходит в реальности?

Не останавливайся, рассказывай дальше.

Я вижу его очень отчетливо, прекрасно вижу.

Не поворачивай назад.

Это мой муж.

Под конец меня там уже не будет.

Но, Давид…

Не трать больше времени на разговор со мной.

Муж сворачивает на бульвар и едет очень медленно. Я вижу все совершенно отчетливо. Ему приходится остановиться перед светофором. Это единственный светофор в поселке, два старика неспешно переходят улицу и смотрят на моего мужа. Но он не обращает на них внимания, ему не до них, он глядит только вперед, не отрывает глаз от дороги. Проезжает через площадь, мимо супермаркета и станции обслуживания. Проезжает мимо больницы. Сворачивает направо и попадает на щебневую дорогу. Он ведет машину по-прежнему медленно и дальше едет все время по прямой. Не объезжает ни ям, ни ухабов. Когда он оказывается уже довольно далеко от поселка, собаки сеньора Хесера выбегают на дорогу и с лаем несутся следом за машиной, но он не сбавляет скорости. Проезжает мимо дома, который был снят для нас с Ниной. Однако даже не поворачивает в ту сторону головы. Дом остается позади. Вот и дом Карлы. Мой муж съезжает на грунтовую дорогу и поднимается на холм. Останавливает машину под деревьями и глушит мотор. Открывает дверцу. Он чутко воспринимает всю гамму звуков: когда захлопывает дверцу, щелчок возвращается к нему со стороны поля. Он смотрит на грязный старый дом, на железные заплаты, с помощью которых чинили крышу. Сзади остается темное небо, и, хотя сейчас полдень, в доме горит несколько ламп. Он нервничает и знает, что, скорее всего, из дома за ним кто-то наблюдает. Он еще не поднялся по трем деревянным ступеням, ведущим на галерею, и смотрит на распахнутую дверь и на штору из пластмассовых лент, сдвинутую и подвязанную к стене. У двери висит колокольчик на сизалевой веревке, но мой муж не дергает за него. Просто пару раз хлопает в ладоши, и тотчас изнутри доносится низкий голос: “Входите!” Мужчина примерно его же возраста стоит на кухне, он что-то ищет в стенном шкафу и не обращает на вошедшего ни малейшего внимания. Это Омар, твой отец, но они между собой явно не знакомы.