Роберт Чамберс - Пенумбра. Шесть готических рассказов.

Хотя ветра и не было, мелкая рябь всё равно скользила по поверхности озера, и я слышал, как прибой бьёт о камни. В бледном звёздном небе тысячи лилий распустили свои бутоны, словно приветствуя небесный простор. Я пробежался по берегу, то и дело переводя дыхание, и посмотрел на противоположный берег. Брызги и всплески вдоль берега, всё выше, выше, и выше, пока водная гладь, которую будто покрывала невидимая, сверкающая плёнка, не растворилась, и брызги воды не стали доставать до моего локтя. Я не мог понять, что происходит. Уровень воды явно рос на глазах, но нигде точно не было дождя. Вода пребывала по всему берегу. Вот она уже на уровне осоки. Сорняки за моей спиной, что росли на берегу, тоже уже почти погрузились в воду. Лилии, словно лодки, качались на волнах, дрейфуя на поверхности воды, то утопая, то поднимаясь из воды пока всё озеро не превратилось в сплошное поле из лилий. Как сладок и глубок их аромат… А потом вода начала медленно уходить, и волны отступали, отливая от берега, пока снова не появились мелкие, шлифованные, белые камушки; их поверхность сверкала, и казалось, что это самоцветы. Ни одно животное, даже тяжелый лось не мог вызвать такой прилив, если конечно в озере не было кита, или большого судна. Может, озеро подпитывается ещё откуда-нибудь? Возможно, дождь был где-то очень далеко? Я не находил другого рационального объяснения этому, и всё же, когда я пересёк дамбу, я не увидел чтобы в её желобе было много воды. Когда я осмотрелся, подул слабый ветерок, и поверхность озера стала вновь наводняться бутонами лилий. Ольха шумела подле меня. Я слышал дыхание леса у себя за спиной. Ветки шумели, хлёстко наседая друг на друга.

Что-то — скорее всего это была сова, вынырнуло из сумрака и вернулось обратно, будто испугалось чего-то, и я услышал далёкий голос, как будто сдавленный крик, что разнесся по водной глади — Изольда!

Тогда, впервые за всё время, я решил быть честным с собой, поскольку моё сердце требовало, чтобы я дал выход своим чувствам; и я выкрикнул её имя. Мои глаза заливала вода, когда я снова поднял голову — прилив вновь настиг меня; и моё сердце бешено билось в груди.

— Хватит, хватит, — тверди я себе, но моё сердце не солгало мне, поскольку, когда я поднял голову к небу, я увидел, что она была рядом, стояла неподвижно, и всё ещё шептал её имя: — Изольда.

Она протянула ко мне руку.

— Мне было так одиноко — сказала девушка. — И я пошла на нашу поляну, но в лесу полно испуганных существ, и они напугали меня. Что случилось с ними? Почему все бегут в горы?

Взявшись за руки, мы гуляли по берегу, и шум дамбы был ниже звука наших голосов.

— Почему ты бросил меня, даже не объяснившись, там, у источника?

— Я оставил тебя?

— Да, ты сделал это. Ты и твой пёс довольно проворны — не всякий зверь так карабкается по склонам. Ох, как же ты тогда напугал меня.

— Я оставил тебя…

— Да, после…

— После?

— Ты ведь поцеловал меня…

Затем мы склонились над тёмной, мутной водой, усыпанной звёздами. Точно так же, как тогда мы сделали это над источником.

— Ты помнишь? — спросил я.

— Да. Видишь — звёзды растворились в воде. На её поверхности лишь лилии, а звёзды там, глубоко под толщей воды.

— Что это за цветок у тебя в руках?

— Это водяной лотос.

— Расскажи мне о Лунном старце, Дзил-Нбу и Кюэнь-Ёине. — прошептал я ей на ухо, поднимая голову, чтобы видеть её глаза.

— Тебе и правда так сильно хочется это узнать?

— Да, Изольда.

— Всё то, что я знаю, как и я сама, теперь принадлежит тебе. Подойди ближе. Что именно ты хочешь узнать о Лунном Старце? Лунный старец — Дзил-Нбу, и владыка Кюэнь-Ёиня. Он живёт на Луне. Он стар. Очень и очень стар. И прежде, чем он вернулся, чтобы вновь управлять Кюэнь-Ёинем, он так же был стариком, который связывал красной нитью судьбы души мужчин и женщин, которым суждено быть вместе, ведь как только он завяжет свой узел — ни что на свете больше не будет способно разлучить их. Но всё изменилось с тех пор, как он пришел править Кюэнь-Ёинем. Теперь он больше не следует этому пути, он изменил самому себе, самому свету, и он создаёт из частей своего тела ужасных монстров, которых он называет Синь. Это существо чудовищно, поскольку у него не одно тело, а сотни и сотни тысяч разных тел, живые существа без ртов, слепые и живущие по воле хозяина; они отчаянно сражаются за жизнь, как сверженный монарх цепляется за потерянную власть. Все они одно целое, и в то же время каждый из них вполне самодостаточен. Однако, если ранить хоть одно существо, все почувствуют его боль. Это мерзко — огромная живая масса этих существ, подчиняющихся воле своего владыки.

— Кто рассказал тебе об этом?

— Мой приёмный отец.

— И ты веришь ему?

— Да. Я тоже видела одно из этих существ — Синь.

— Где, Изольда?

— Здесь, в лесу.

— То есть ты хочешь сказать… тут есть Синь?

— Да, я думаю, в озере…

— Так Синь живёт в озере?

— Да, и в семи морях тоже. Но я не боюсь их.

— Почему?

— Потому что я ношу символ Кюэнь-Ёиня.

— Тогда мне, наверное, угрожает опасность — улыбнулся я.

— Да, но сейчас я защищаю тебя. Хочешь ещё что-нибудь узнать о Синь? Когда Синь намереваются убить кого-нибудь из смертных, летучие мыши снуют над озером всю ночь.

— Кто такие псы Йета, Изольда?

— Псы Йета — это собаки без головы. Это духи убитых детей, что в час ночной бродят по лесу и плачут, упиваясь своей печалью.

— И ты в это веришь?

— Да, потому что я ношу желтый лотос.

— Желтый лотос?

— Желтый — символ веры.

— Во что?

— В Айн — сказала она тихо.

Через некоторое время я спросил:

— Изольда, а ты знаешь что-нибудь о Боге?

— Бог и Ксанги — одно и то же.

— Ты когда-нибудь слышала о Христе?

— Нет, — ответила она тихо.

Ветер вновь загудел в кронах деревьев. Я почувствовал, что она крепче сжала мою руку.

— Изольда, ты веришь в чародеев?

— Да, Кюэнь-Ёинь — это чародеи. Лунный старец — чародей.

— А ты видела их колдовство?

— Да. Колдовство — спутник драконов Синь. Что-нибудь ещё? Мой амулет — золотой шар, символ Кюэнь-Ёиня. Ты ведь видел, как он изменялся? Как плясали драконы в алом пламени?

— Да, — коротко ответил я. А затем я понял, что кое-что упустил, поскольку внезапная дрожь во всем теле послужила первой ласточкой грядущего ужаса. Баррис так же чётко и зловеще рассказывал о культе этих чародеев, и тоже видел, как плясали драконы на золотой сфере.

— Тем не менее, — сказал я вслух. — Бог всюду, и чары — лишь одно из его воплощений.

Изольда тяжело вздохнула, и подошла ближе ко мне. — В Кюэнь-Ёине, да и в Айне, люди говорят что Бог — все лишь слово.

— Они лгут, — прошептал я яростно.

— Тебе стоит быть осторожнее, — уже умоляющим тоном говорила она. — Они могут нас услышать. Не забывай о метке дракона на своём лбу.