Роберт Чамберс - Пенумбра. Шесть готических рассказов.

— И там больше не было никого другого, с кем бы ты могла поговорить? — в отчаянии спросил я.

— Мои птицы. Такие большие и красивые птицы. Их перья розовые и серые.

Изольда склонилась над водной гладью и протянула свою нежную ручку к её поверхности.

— Почему ты постоянно спрашиваешь меня о чём-то? — спросила она. — Я чем-то обидела тебя?

— Расскажи мне о своём приёмном отце, — продолжил настаивать я. — Он выглядит так же, как и я? Он носит такую же одежду и говорит так же, как и я? Он американец?

— Американец? Я не знаю. Он не одевается так, как ты и говорит совсем по-другому. А ещё он стар. Очень и очень стар. Иногда он говорит так же, как и ты, а иногда так, как принято у нас в Айне. Я тоже так умею.

— Тогда скажи мне что-нибудь на языке Айна, — поторопил её я. — Давай, скажи. Почему ты… Изольда? Почему ты плачешь? Я обидел тебя? Прости меня, я не хотел… Я и подумать не смел сделать что-нибудь подобное. Прости меня. Видишь, я стою перед той на коленях и прошу прощения.

Я остановился — мой взгляд зацепился за маленький золотой шарик, который висел на блестящей цепочке на её поясе. Я видел, как он колыхается на её талии; я видел, как он меняет свой цвет, малиновый, теперь фиолетовый, и вот он вспыхнул алым… Это символ Кюэнь-Ёиня.

Она наклонилась ко мне и положила свою ладонь на мою руку.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом? — спросила она, и слёзы серебром блестели на её ресницах. — Мне больно здесь, — она прижала руку к груди. — И я не знаю, почему; ах… теперь твой взгляд холоден и твёрд; ты так пристально смотришь на золотую сферу у меня на поясе. Ты ведь хочешь знать что это, верно?

— Да, — честно сказал я, глядя на инфернальное, цветастое пламя, которое потихоньку угасало, когда я начал вновь говорить и теперь сфера была в своём обычном состоянии.

— Это символ Кюэнь-Ёиня, — сказала она дрожащим голосом. — Почему… почему тебя это так волнует?

— Это твоё?

— Д… Да.

— Где ты взяла это? — резко спросил я.

— Мой приёмный о…

Затем она изо всех сил, на которые была способна, оттолкнула меня от себя, и закрыла лицо руками.

Если бы я только тогда обнял её… привлёк к себе… Если бы только поцеловал её руки, по которым медленно катились её солёные слёзы… Если бы я сказал ей о том, как сильно я люблю её; и как больно было сердцу моему, когда я видел, как она несчастна; я ведь всего лишь исполнял свой долг… Когда она улыбалась сквозь слёзы… задорные огоньки плясали в её глазах, она любила меня, по настоящему любила… и это заставляло мою душу трепетать от счастья. Я чувствовал себя живым, поскольку внутри меня тоже разгоралось пламя, и было оно ярче, чем свет среброглазой луны и золотой диск солнца.

Затем, что-то юркнуло в траве у моих ног. Воздух наполнился влагой.

— Изольда! — крикнул что было сил я, но больше не чувствовал тепла её рук в своих ладонях — моя рука была холодной и скользкой от утренней росы.

— Изольда! — снова позвал я, но мой язык онемел от страха.

Это… это ведь сон, да? Всего лишь кошмар, ужасный кошмар… Я вдыхал этот влажный, сладковатый запах и почувствовал, как что-то больно вцепилось в моё колено. Почему так быстро наступила ночь? Где я? Моё тяжелое, окоченевшее, раненое и кровоточащее тело не желало подчиняться мне, будто я был мёртв, лежа на пороге собственного дома. Волли слизывал запёкшуюся кровь с моего лица; и Баррис склонился надо мной в свете масляной лампы, ярко горевшей в ночной тьме, что испускала в ночной воздух удушливый, серый дым, как смоляной факел. Чёрт! Едкий запах коптящей лампы привёл меня в чувство, и я из последних сил закричал:

— Изольда!

— Какого чёрта с ним произошло? — спросил Пирпонт, беря меня на руки, как ребёнка. — Кто сделал это с ним, Баррис?

Через несколько минут я смог заставить себя встать на ноги, чтобы самостоятельно дойти до своей комнаты, где Хоулетт уже подготовил для меня горячую ванну и стакан вязкого скотча. Пирпонт вытер полотенцем моё горло, чтобы убрать запёкшуюся кровь. Рана была лёгкая, почти не заметная и выглядела как угол от стилета. Искупавшись и помыв голову, я стал чувствовать себя намного лучше — холодная вода в сочетании со спиртовой растиркой сделали остальное.

— Теперь, — сказал Пирпонт, залпом выпив свой стакан огненной воды и сел рядом. — Хочешь жареную перепелку?

Я покачал головой.

— Хорошо, я думаю тебе гораздо лучше.

Баррис и Пирпонт пристально наблюдали за мной, когда я сидел на краю кровати, между тем поедая птицу и запивая её моим Бордо. Пирпонт тяжело вздохнул.

— Итак, — сказал он любезно. Ты ведь просто был пьян, упал где-то и порезался, верно? А то я уж грешным делом подумал, что тебя закололи…

— Я не был пьян, — сказал я, взяв с тарелки немного зелени.

— А ты уверен? — полным иронии голосом спросил Пирпонт.

— Бред, — сказал Баррис. — Отстань от него, Билли. Рой, может ещё зелени? Она поможет тебе заснуть.

— Я не хочу спать — отрезал я. Ну и как охота? Вы с Пирпонтом поймали хоть кого-то?

Баррис вынул из кармана свои механические часы, посмотрел на время и лязгнул металлической крышкой.

— Час ещё до охоты. Хочешь пойти с нами?

— Да, пожалуй… мне всего-то надо выпить чашку кофе. И тебе Билли тоже надо выпить кофе — у тебя совсем усталый вид. Хоулетт, где ты там? Принеси мне мою табакерку с импортными папиросами, и графин воды ещё в придачу. А теперь, Баррис, с твоего позволения я переоденусь, а ты Пирпонт просто сиди на месте, не рыпайся и просто внимательно слушай, что я буду говорить. Я надеюсь, дверь заперта?

Баррис запер дверь на засов и сел на своё прежнее место.

— Спасибо, — сказал я. — Баррис, ты когда-нибудь слышал о городе Айн?

Зрачки Барриса сузились, как будто он испугался, и я почувствовал, как на мгновение его дыхание прервалось.

— Такого города нет, — ответил Баррис. — А что, я разговаривал во сне?

— Это город, — спокойно продолжил я. — Где великая Река течёт под тысячью мостами, где сады наполнены сладким, пахучим нектаром, а воздух наполнен мелодией серебряных колокольчиков.

— Стоп! — выпалил Баррис, подскочив со стула. Сейчас он выглядел старше своих лет.

— Рой, — вмешался Пирпонт. — Что за чушь ты сейчас смолол Баррису?

Я посмотрел на Барриса, Баррис внимательно посмотрел на меня. Через секунду он вернулся на место.

— Хорошо Рой, продолжай, — сказал он.

— Я хочу сказать… — продолжил я. — Что я теперь полностью уверен, что всё, что со мной происходило, не было сном.

Я рассказал им всё. Но, как я и говорил ранее, мой рассказ был настолько расплывчатым, настолько невнятным, нереальным и невозможным, что время от времени я делал небольшие паузы, чтобы перевести дыхание и кровь могла отойти от моей головы, делая всё тише и тише звон в ушах. Казалось просто невозможным, что умные, образованные люди в год 1896 от рождества господа нашего, могли на полном серьёзе рассуждать о вещах, подобных этому. Кроме того, я начал опасаться, что Пирпонт вновь начнёт глумиться, но к моему удивлению, он даже не улыбнулся. Что же касается Барриса — он взял трубку обеими руками и, склонив голову к груди, жадно затянулся. Когда я закончил свой рассказ, Пирпонт медленно повернулся и посмотрел на Барриса. Дважды он безгласно шевелил шубами, видимо желая что-то спросить, но будто останавливал себя, так и не промолвив ни слова.