Джули Си Дао - Лес тысячи фонариков [litres]

Перед мысленным взором Сифэн предстали нестареющие глаза королевы тэнгару. Это дерево может быть предназначено для тебя… или для нее. Могло ли это быть всего лишь красивой идеей, если демоны-хранители верили в нее настолько, что много веков охраняли яблоневое деревце Короля Драконов?

– В святилище нет реликвий, но оно не пустует, – продолжал Император. – Послы из каждого царства на континенте приносят туда пищу, драгоценные камни и металлы как знаки своего поклонения.

– Как бы мне хотелось увидеть это своими глазами, – мечтательно сказала Сифэн. – Вы тоже отправитесь туда с ними?

Он помотал головой.

– Туда отправятся придворные чиновники. Министры и ученые под эскортом солдат Императорского войска. С ними, конечно, будет и наш посланник Ляо, и находящийся сейчас у нас посланник из Камацу.

– Сиро? – горячо воскликнула Сифэн, и он изумленно уставился на нее.

– Он был одним из моих спутников на пути сюда вместе со своим другом Хидэки. Собственно говоря, он был моим хранителем и наставником, – добавила она, вспомнив историю, рассказанную ею Наследному принцу.

– У них все хорошо, и они присоединятся к посольству, – сердечно сказал он. – Я бы взял их с собой сегодня, если бы я знал… – он остановился, устремив глаза на дверь.

Госпожа Сунь смотрела на них, трясясь всем телом.

– Почему, – спросила она угрожающе тихим голосом, – ты не на коленях, милая?

– В этом нет необходимости. Мы с Сифэн теперь друзья.

В устремленных на него черных как уголья глазах госпожи Сунь пылал гнев.

– Друзья? – прошептала она; в ее взгляде была такая ненависть, что Сифэн невольно отступила назад, но тут же устыдилась собственной слабости. – Вы, скорее всего, не поняли, ваше величество, что эта наглая девчонка – всего лишь моя горничная…

– Придворная дама, – улыбнувшись уголками губ в направлении Сифэн, поправил ее Император.

Ей хотелось послать ему ответную улыбку, но вместо этого она упала на колени.

– Умоляю простить меня, ваше величество. Я не узнала вас, – солгала она.

– Конечно, она узнала, – госпожа Сунь по-прежнему говорила тихо, но выглядело это как затишье перед бурей. – Ей с самого начала прекрасно было известно, кто вы такой. Она пыталась разузнать у разных людей, когда вы придете меня навестить!

– В этом месте повсюду есть уши , – предупреждал ее Кан, – и многие из них шпионят по ее поручению.

Сифэн подняла голову. На его суровом, напоминающем обветренные горные вершины лице не было удивления, скорее – веселая усмешка. Неужели все это время он знал, что ей известно, кто он? С пылающими щеками она снова уткнулась носом в пол. Но, в конце концов, что тут такого? Дай ему понять, что это сама судьба призывает его .

– Нахальная девчонка! – пронзительно визжала госпожа Сунь. Она налетела на Сифэн и изо всех сил залепила ей пощечину. Удар был настолько мощным, что у Сифэн зазвенело в ушах и из глаз посыпались искры; ей было уже не до смущения.

– Как ты смеешь стоять перед его величеством как равная ?

Сифэн прикрывала лицо от продолжающей ее избивать женщины, которая, войдя в раж, больно щипала нежную кожу ее рук и шеи. Размахнувшись, наложница нанесла ей болезненный удар под ребра, и у Сифэн вырвались рыдания: ее затопили воспоминания о Гуминых побоях. Пронизывающая боль, теплая кровь, сочащаяся из ран. Но, по крайней мере, Гума била ее, чтобы преподать урок, здесь же не было ничего, кроме бессмысленной, вызванной ревностью жестокости.

– Немедленно перестань! – Император обхватил взбесившуюся женщину, однако в разбушевавшейся грозе он был не более чем гром, в то время как ее ярость была подобна ударам молний.

Она вырвалась из его рук и вновь налетела на Сифэн.

Каждый мускул в теле Сифэн напрягся в страстном желании отомстить. Ей было уже безразлично, что Император стал свидетелем этой безобразной сцены. Она собралась схватить госпожу Сунь за лодыжку и, потянув вниз, размозжить ей голову о край стола. Она отвела руку от лица, чтобы осуществить свое намерение, но наложница тут же впилась ногтями в ее правую щеку. Сифэн почувствовала обжигающую боль от пяти разодравших кожу глубоких царапин, протянувшихся от глаза к подбородку; она вскрикнула, на драгоценный ковер закапала кровь.

Два стоявших на страже евнуха вбежали в комнату и оттащили от нее госпожу Сунь, но Сифэн этого почти не заметила. Комната кружилась у нее перед глазами; она прикасалась к изуродованному лицу и смотрела на свои испачканные кровью пальцы. В сердце у нее раздавались глухие удары погребального барабана. Кто-то разговаривал с ней, ей помогли подняться, но она слышала только неразборчивый гул. Кругом были глаза, так много глаз было устремлено на нее. Пристыженная и подавленная, наклонив голову, чтобы прикрыть щеку плечом, она чувствовала, что пол уходит у нее из-под ног.

Евнух, помогший ей встать на ноги, встряхнул ее.

– Возьми себя в руки, девушка, – прошипел он.

Недалеко от нее в объятиях Императора, уцепившись за его одежду, рыдала госпожа Сунь.

– Она ведь сказала, что не знала, кто я, – говорил он ей голосом холодным, как северный ветер. – Ни к чему было так на нее нападать.

– Она мне безразлична, – стонала наложница. – Почему вы прятались от меня, любимый? Я вовсе не собиралась сердиться на вас из-за карты. Я только хотела, чтобы вы дарили подарки мне одной. Я никого не люблю, кроме вас…

Он осадил ее с искаженным гневом и стыдом лицом. Затем встретился глазами с Сифэн, и она инстинктивно скрыла волосами изуродованную половину лица.

– С тобой все в порядке?

– Отвечай его величеству, – рявкнул евнух, но Император Цзюнь покачал головой.

– Она в потрясении. Уведите ее и помогите ей умыться.

Евнух повел Сифэн к выходу, комната все еще кружилась у нее перед глазами. У себя за спиной она слышала, как Император устало выговаривал:

– Ты забываешь свое место, – и умоляющий голос госпожи Сунь:

– Мое место рядом с вами, но, если вы хотите, я уйду в монастырь и никогда не вернусь. Я уйду прочь. Я вас оставлю навсегда.

Сифэн обернулась и увидела, что Император Цзюнь уткнулся лицом в шею наложницы. По их виду было понятно, что в их отношениях это была обычная, регулярно повторявшаяся сцена.

В коридоре вокруг Сифэн сгрудилась толпа евнухов и служанок. Она смотрела на них как в тумане, слыша, как они бормочут и щелкают языками при виде крови на ее лице и одежде. Кто-то подал ей смоченную в воде тряпицу, и она, с благодарностью приняв ее, дрожащей рукой прикрыла тряпицей свою обезображенную щеку. Одна из девушек спросила ее, как она себя чувствует, и она пыталась ответить, но слова застряли у нее в горле как кусок, который невозможно проглотить.