Кристиан Бэд - Путями истины. Сборник мистических рассказов и повестей

Киевцы росли агрессивными, и в интернатах эти качества развивались быстрее, а без того слабое умственное развитие — затормаживалось. Через два-три года мутантов стало невозможно содержать вместе с обычными детьми.

Только опять слишком долго делали вид, что никакой проблемы нет.

Ничего нет. Ничего не было. Ничего.

Судорога стянула горло Ларисы. Она задыхалась, стараясь подавить рыдания. Крупные слезы стекали за белый, галстуком, ворот блузки.

Потом диагностика шагнула вперед, и проблему решили на перинатальном уровне. А в их городе открыли сеть специнтернатов. И на долгие годы упоминания о мутантах растворились в панегирическом вое прессы. Ведь болезнь была остановлена.

Навидавшаяся журналистов, Лариса представляла их с лицами киевцев: недоверчивыми, озлобленными, ищущими подвох в каждой дрожи тела.

Какое им дело, любила она своего или нет?

Лариса знала, что ни одна капля не попала на 49-го, но он почему-то проснулся, и губы его дрогнули, обнажая клыки.

— Что ты, Лешенька? Спи…

Налитые кровью глаза пристально вглядывались в её лицо.

— Да что с тобой сегодня? Тебя обидел кто-то? Что ты волнуешься? — усталым, глухим голосом произнесла Лариса, опуская руку на голову 49-го.

Ему всегда нравилась эта скупая, почти единственная в их арсенале ласка, и синие губы сомкнулись.

Лариса отложила вязание и начала гладить уродливую голову, стараясь не смотреть на нее. За все годы, что они прожили вдвоем, она так и не смогла привыкнуть к тому, что видела.

49-й потянулся пальцами к ее щеке. Руки у него почти, как у человека, только ногти не розовые, а синие.

Он потянулся, дотронулся до щеки, еще мокрой от слез, и тут же отдернул руку.

Лариса вымученно улыбнулась.

49-й привстал, двумя-тремя неловкими движениями удобнее пристроил голову на Ларисиных коленях, но глаз не закрыл, а стал изучать узор от воды, украшающий потолок, словно причудливый рисунок.

Специнтернатов было двенадцать. И около десяти лет прошло так, как, вообще-то, и должны идти годы. У бабки Веры пачки газет, и в каждой — свои слухи. Эти страшные дети, вроде бы, больше не рождались, но они росли.

Лариса и 49-й прожили бок о бок семнадцать лет, он был ее ребенком, и все же она не смогла подавить страх. И она понимала, как чужие люди обращаются с чужими детьми. Да и вообще, много ли любви достается на долю детей из интерната?

Первым пропал 8-й. На следующий день его нашли — он еще не умел прятаться под городом, а на улице был, словно на ладони. Взрослые шарахались, дети — бросали камни.

8-го с триумфом доставили в интернат.

49-й встал.

— Приходи пораньше, я буду тебя ждать.

Остатки разума мутантов ушли на то, чтобы выжить под городом. Они оказались отличными охотниками. Но бродячих собак хватило не на долго, а бомжи… так похожи на сытых и благополучных людей…

Выходить вечером не решался никто. Немногие оставшиеся в городе, в основном, силовики, рабочие с электроподстанции и химзавода, да старики со старухами, засветло запирали двери подъездов. Электричество с весны подавалось только в восточную часть города, и те, кто способен был переменить место жительства, селились поближе друг к другу, занимая опустевшие квартиры. Но когда годы уже обвели твой возраст в черную рамку, переезжать бывает слишком трудно. Потому ютились люди и по окраинам, ожидая очередную зиму в обесточенных мертвых домах.

Когда солнце покраснело, из канализационного колодца, щурясь, вылез Ушан, а за ним Ехидный и еще четверо. В том уютном местечке, где они жили теперь, раньше обитали люди с нечеловеческим именем — бичи. Последнего бича Лохматый поймал и съел три года назад. Может, и не последнего, и тот, кого съел Лохматый, был вовсе не бич, но в этих тонкостях здесь никто не разбирался. Все были голодны.

Чтобы киевцы не охотились на тех, кто еще оставался в городе, с вертолетов по ночам сбрасывали пищу.

Подростки понимали, что для пищи-с-неба еще не время. Но голод гнал. И они двинулись на развалины центрального универмага, и улеглись там, напряженно вслушиваясь. Бетон отдавал последнее солнечное тепло. Грязные тела в изодранной одежде жались к нему.

Наконец, в воздухе загудело, и темная стрекоза вертолета выпустила из лап тяжелый сверток.

Подростки тоскливо завыли: сверток упал на территории клана Лохматого. (Конечно, прозвище Лохматому дали не мутанты, из них лишь некоторые выговаривали отдельные слова. Прозвища когда-то придумали самым заметным из киевцев люди, но большинство — не имело теперь ни имени, ни клички, ни номера).

Второй пакет упал ближе, и подростки бросились к нему. Они успели, никого постарше рядом не оказалось. Ушан, рыча, порвал пакет. Его клан, озираясь, набивал продуктами прорехи в одежде. Подростки были готовы удрать в любую минуту.

Лариса всегда ждала 49-го. Когда он уходил, ей казалось, что она его любит.

Два месяца назад, она чуть не погибла. 49-й всегда выходил из дома после заката, а через час-другой возвращался. Но в тот раз его не было всю ночь.

Это было в начале весны, когда вертолеты перестали вдруг сбрасывать пищу. Мутанты начали голодать. А Лариса не знала, как они относятся к 49-му. Он не мог ей объяснить. И она боялась: ведь он был чужаком и для своих, жил с людьми, был сыт и чисто одет.

Всю ночь сознание рисовало Ларисе страшные картины — голодные киевцы терзают труп ее Лёшеньки. Наконец, она не выдержала, спустилась и распахнула дверь подъезда. Когда 49-й уходил, она запирала его так, как он был обучен открыть.

— Леша! Лешенька! — крикнула Лариса несколько раз в темноту. Подождала и крикнула еще.

И тут из-за угла показалась стайка горящих красных глаз. Мутанты увидели женщину и на перегонки бросились к ней.

Как она успела запереть дверь подъезда и взбежать на третий этаж, Лариса не помнила.

После этого ей временами кажется, что квартира кишит киевцами. Тогда она звонит по телефону соседке из квартиры напротив — бабке Вере.

Бабка Вера живет с внучкой, 15-летней, тоже Веркой, Веркой-беспутной. Родных у Верки, кроме бабки, нет. Зато есть какой-то нехороший психиатрический диагноз, но девчонка она не такая уж плохая — так говорит про нее бабка. Сама бабка уже год как не встает на ноги, но по телефону говорить может долго.

Из друзей, кроме бабки, в соседнем доме — спившаяся, но еще не старая баба Люда, а через дом — старик и старуха Петровы. Верка-беспутная бегает от скуки по гостям, несмотря на истошные бабкины крики.

Лариса вдруг уснула, словно провалилась куда-то. Спицы выскользнули из тонких пальцев, голова упала… Или же ей всё это привиделось? Потому что очнулась она с телефонной трубкой в руках, дрожа и отбиваясь от черного, что надвигалось со всех сторон.