Джеймс Реннер - Затворник с Примроуз-лейн

Я никогда по-настоящему не встречался с Кэрол. Знаю, она так говорит. Но это неправда. Мне никто не был нужен, кроме моей любимой Анны, упокой Господь ее душу. Но я трахал Кэрол, это да. Извините. Простите мне мой гребаный французский. Но я старик, и мне ни к чему врать. Да, она была моя гума, любовница. У Кэрол, как вы наверняка знаете, был брат, который еще мальчиком погиб в ужасной аварии. Если бы он выжил, ему было бы столько же лет, сколько Макгаффину. Идеальный вариант. Вот так.

– Значит, живьем вы его никогда не видели? – спросил Дэвид.

– Нет, никогда. Люди Анжа отвезли документы в Филадельфию. Заверенное свидетельство о рождении, школьный аттестат, выписки из колледжа, документы с мест работы от фирм за пределами штата и карточку социального страхования, настоящую . Ее мне не нужно было подделывать. В те времена, если у тебя было свидетельство о рождении, ты мог себе что угодно оформить – как нечего делать. Макгаффину так понравились документы, что он написал мне письмо. Очередная финансовая наводка. Вкладывайся в «Сони», сказал.

– Я разговаривал с сыном Кэрол. Она говорит, что посылала к вам человека в две тысячи восьмом. Вы все это ему рассказали? Этому Арбогасту?

Фрэнк покачал головой.

– Почему нет?

– Опасный человек.

– Что вы имеете в виду? – спросила Кэти.

– Я поинтересовался, зачем ему это нужно, какое его дело, и он стал мне плести про то, как я помог тому парню, а он его дядя и ищет его, чтобы сообщить, что его сестра смертельно больна. Много знавал брехунов, но этот был просто ужас. Очевидно, этот парень был в сговоре с теми, кто вынудил Макгаффина скрыться. Так что я послал его куда подальше. Когда я увидел в новостях сообщение о странном убийстве Джо Кинга, я сразу понял, что это мой Джо Кинг, о котором они говорят, личность, которую я создал. Жизнью клянусь, Арбогаст, или как там его звать, замешан в этом убийстве. Не знаю, как он его выследил. Есть способы. Но, боюсь, такие, что мне они сегодня уже не по средствам.

След снова остыл.

– Какой ответ вы ищете, мистер Нефф? – спросил Фрэнк. – Кто такой Арбогаст или почему прятался Макгаффин?

– Подлинное имя Арбогаста, пожалуй, важнее, – сказал Дэвид. – Я в настоящий момент – главный подозреваемый в убийстве, и поэтому мне, так сказать, не помешало бы узнать, кто его совершил на самом деле.

– Еще одну вещь вспомнил про этого Арбогаста. Но, может, это не так уж важно. Он запарковался на месте для инвалидов. У него была такая бирка, но по нему не скажешь, что он больной. Я не знаю, может, это пустяки. Я сам такие бирки клепал. Но тут не знаю.

– Как наши дела? – спросил Дэвид у Руссо.

Элизабет шагала рядом, крепко держа его за руку, как будто опасалась, что его унесет ветром. Отец Дэвида шел сзади. Они направлялись к лифтам, чтобы подняться на третий этаж – перекусить.

– У нас все прекрасно, – сказал Руссо, хлопнув Дэвида по спине. – Съешьте что-нибудь легкое. Подкрепитесь кофеином. Просмотрите свои записи перед тем, как мы вернемся в зал.

Минуту спустя они сидели в кафетерии. На столе перед Дэвидом стоял салат и пакет «Читос».

– Дикость какая-то – видеть, как ты там сидишь, – сказала Элизабет. – Как будто это тебя судят. Ужасно.

– Это их единственный способ защиты, – ответил он. – Сбить меня с ног.

– Внимание, – сказал отец, кивая на дверь. Прямо к их столу шла мать Тримбла.

– Здравствуйте, Грейс, – сказал Дэвид.

Это была долговязая женщина с волосами, цветом напоминающими чернила морской каракатицы. Говорила она отрывисто и гнусаво:

– Ты жадная тварь. Денег заработать хочешь. А на остальное тебе плевать. Тебе плевать, что правда, а что ложь. Да ты за сотню долларов о родной матери напишешь, что она убийца.

– Ой, бросьте, – возразила Элизабет. – Он ничего не заработал на книге. Потратил на расследование больше денег, чем получил. Уйдите от нас, леди. Пойдите поговорите с вашим сыном. Это он позорит вашу семью.

– Если бы ты говорил правду, тебя бы не пичкали лекарствами, как сумасшедшего, – сказала Грейс.

– Грейс, пойдите отдохните, – предложил ей Дэвид.

– Ты псих, – бросила она.

– Есть немного, – ответил он. – Из-за вашего сына и его скаутского вожатого. Из-за того, что они сделали с этими девочками, из-за всего, что я прочел об этом. Может, я и псих, ага. Очень может быть. И умно ли вы поступаете, раздражая больного человека?

Грейс выглядела уже не злобной, а скорее испуганной, как если бы случайно вошла в зоопарке в дверь «Только для персонала» и оказалась в вольере у льва.

– Дэйви, – сказал отец, качая головой.

– Вернитесь за свой стол, Грейс, – сказал Дэвид. – Иди…

– …В жопу, ты, бездарь! – тонкий, громкий, полный ярости голос. – Нет у тебя этого и никогда не будет.

– Чего не будет? – спросил Дэвид.

Синди высунулась из-за перегородки, отделяющей ее стол от стола Фрэнки.

– Я ничего не говорила, – сказала она и спряталась обратно.

Фрэнки пошел писать про встречу окружных комиссаров. Они были одни в комнате. Дэвид уставился на стол, заваленный бумагами из коробки Брюна. Пакет с фотографиями вскрытия лежал наполовину прикрытый стопкой полицейских отчетов, но Дэвид смог разглядеть очертания обнаженной спины Донны Дойл. Убийца сделал два глубоких разреза на ее теле.

Он что, задремал? Ему послышался голос Брюна?

Небо над Кливлендом потемнело. Заходящее летнее солнце коснулось Кайахоги и, казалось, зажгло в воде пожар. (В случае с Кайахогой нельзя было полностью исключить вероятность того, что это пожар и есть.) Дэвид посмотрел на часы над компьютером – почти семь, еще один пропущенный ужин с Элизабет.

Звонить ей он не стал. Еще надо что-то сдать Энди на этой неделе. Рабочая рутина. Он старался выжать из нее все, что можно. Оттачивал писательское мастерство на других статьях о нераскрытых убийствах, ставших городской молвой. Их он выдавал Энди почти регулярно, в промежутках между заметками о местных общественниках или о том, какие деньжищи тратит округ на машины для голосования, взломать которые может даже умственно отсталая мартышка.

Из-за стола Синди раздался тяжкий вздох.

– Синди, все нормально? – позвал он.

– Нет.

– Хочешь поговорить?

– Нет.

– О’кей.

Однако она уже подошла к его столу с наигранно раздраженной гримасой – плод многолетних тренировок.

– Ну так вот… – начала она. Синди из тех, кто начинает разговор со слов «ну так вот», как будто ты только и ждал, чтобы она открыла рот. – Я пишу про это уже пять недель – и бли-и-ин, Дэвид, я не могу закончить. Все так запутано!

Иногда, если Синди нервничала, например на летучках у Энди, она скребла у себя за правым ухом, а потом нюхала палец. Она думала, что этого никто не замечает, но Дэвид приметил ее странную привычку уже на третьей летучке. Видно было, что сейчас, рассказывая о своих трудностях, она тоже нервничает. Хоть бы она не принялась сейчас ковырять эту гадость у себя за ухом, он ведь не сможет притвориться, что не видит. Тогда придется сказать ей об этом. Да ни за что в жизни!