Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

27 января

Действуя собственными методами, я узнал адрес мисс Алисии Малбри и сегодня утром, взяв такси, отправился побеседовать с ней, чего требовали собственная гордость, предрассудки и еще кое-какие важные дела.

Меня провели в хорошенькую гостиную, и сказали, что мисс Малбри – хотя я назвал другое имя! – немедленно примет меня.

Наконец появившись в комнате, она замерла в дверях. Она держала на руках свою любимую собачку, была бледна и, если я не нафантазировал, чуточку испугана.

– Чего вам нужно от меня, капитан Голт? – негромко спросила она.

– Присядьте, мисс Малбри, – предложил я. – Ни о чем не беспокойтесь. Я пришел не для того, чтобы запугивать вас.

– Я… я не боюсь вас, капитан Голт! – воскликнула она с легким нервическим возбуждением и, пройдя по комнате, опустилась в небольшое кресло.

– Так чего же вы хотите от меня? – снова спросила она, все еще бледная и взволнованная.

– Я пришел для того, чтобы вернуть вам некую собственность… не знаю только, вашу или правительственную, – ответил я. И с этими словами я нагнулся к ней и расстегнул ошейник Тоби, после чего, взяв за концы, разорвал вдоль.

– Протяните сюда вашу руку, – предложил я, прежде чем пролить небольшой водопад алмазов на ее ладонь.

– Ой! – воскликнула она, посмотрев на меня широко открытыми глазами.

– Помните последний день на борту, когда вы вдруг потеряли ошейник Тоби? – спросил я. – Признаюсь, это я позаимствовал его у мелкой скотинки. Старший стюард потом отдал его вам, сказав, что нашел на полу в салоне. Ну а я, пока ошейник находился у меня, спрятал в него ваши камни. К этому времени я был уже по сути дела уверен в том, что вы шпионите на Казначейство, но все-таки еще питал надежду на то, что вы не сможете предать меня, когда дело дойдет до осмотра. Я полагал, что женская природа помешает вам это сделать. Иногда нас, мужчин, посещают подобные вздорные идеи, не правда ли? Нет, я не собираюсь запугивать вас. Я обещал вам это. К тому же, это не в моем стиле.

Стыд заставил лицо мисс Малбри побагроветь, а потом краска оставила его, и леди сделалась еще бледнее, чем прежде.

– Однако, – проговорила она очень негромко, глядя на меня со странным выражением на лице, – если вы поняли, чем я занимаюсь, капитан, почему вы сделали это? Почему не оставили себе эти камни, как… как взятый на войне трофей? – Протянув ко мне открытую ладонь, она перевела взгляд на алмазы.

– Они не мои, – ответил я, – и я переправил их на берег в обход таможни, чтобы выполнить свое обещание… ну, чтобы пошутить. Понимаете ли, я был практически уверен в том, что вы шпионите на Казначейство, и в таком случае ваш пес никак не мог попасть в число подозреваемых. Я же горжусь тем, что всегда выполняю свои обещания…

– Какой вы странный… странный человек, – почти неслышно проговорила она.

Я поднялся на ноги.

– А теперь я должен откланяться.

Оказавшись возле двери, я услышал, как она негромким и странным голосом крикнула мне в спину нечто неразборчивое, но так и не оглянулся. Вера тяжело умирает в моей душе, но, раз умерев, уже не воскресает.

Оказавшись на улице, я сел в ожидавшую меня машину и скомандовал ехать. В руке моей оставался разодранный надвое собачий ошейник. Прозвонив двумя бронзовыми бубенцами, я улыбнулся, развинтил оба бубенца и извлек из каждого крупную горошину в целлулоидной шкурке. Содрав ее, я обнаружил в своей руке две великолепных жемчужины стоимостью десять тысяч долларов каждая.

Словом, я сумел одним камнем убить сразу двух птиц, то есть с помощью одного ошейника сумел пронести на берег сразу две крупных партии контрабандных драгоценностей.

Хорошая работа, скажу я вам. Хорошая, под каким углом ее не рассматривай, не так ли?

Пароход «Бостон», 2 апреля, вечер

Сегодня мне сделали великолепное предложение. На борт моего корабля поднялся мужчина, державший в руках предмет, похожий на обернутую в коричневую бумагу чертежную доску. У него было рекомендательное письмо от одного моего знакомого.

– Фамилия моя Блэк, как мистер Абель должен был написать вам в этом письме, – сказал он. – И я хочу обговорить с вами одно дело, кэптен Голт.

– Валяйте! – предложил я.

– Надеюсь, вы понимаете: то, что я скажу, должно остаться между нами? – сказал он. – Мистер Абель хорошо отзывался о вас, кэптен; кроме того, он рассказал мне о вас пару вещей, внушивших мне доверие.

– Я нем! – заверил я его. – Если вы кого-то убили, это меня не касается, и я не хочу ничего знать на эту тему, но если дело чистое, выкладывайте из своего сундука. Вы найдете во мне хорошего слушателя.

Он кивнул.

– Вы слышали о таком товаре, как «Мона Лиза»? – спросил он меня.

– О картине? – переспросил я.

Мистер Блэк снова кивнул.

– Так вот, – проговорил он, – у них в музее остался неправильный экземпляр. То есть копия, сделанная с оригинала. Это очень хорошая копия. Иначе и быть не могло: мне пришлось потратить двадцать тысяч долларов, прежде чем ее закончили. Она настолько хороша, что невозможно заставить их поверить в то, что это не оригинал. Впрочем, оригинал благополучно находится у меня, так как мой патрон без ума от него. Вот поэтому я и пришел к вам. Мне нужно переправить этот предмет сперва через океан, а потом – мимо американской таможни.

– Однако не намереваетесь ли вы сказать, что копия может посрамить всех экспертов и искусствоведов, видевших «заново обретенную» [41] В рассказе обыгрывается история подлинного похищения знаменитой картины. 21 августа 1911 года «Мона Лиза» была похищена работником Лувра, итальянским мастером по зеркалам Винченцо Перуджей. Цель этого похищения так и осталась не выясненной. Возможно, Перуджа хотел возвратить «Джоконду» на историческую родину, считая, что французы «похитили» ее и забывая, что Леонардо сам привез картину во Францию. Поиски, предпринятые полицией, не принесли результата. Были закрыты границы страны, музейная администрация была уволена. Поэт Гийом Аполлинер был арестован по подозрению в совершении преступления и позже освобожден. Пабло Пикассо также находился под подозрением. Картину нашли только спустя два года в Италии – причем, виной тому был сам вор, отозвавшийся на объявление в газете и предложивший продать «Джоконду» директору галереи Уффици. Предполагается, что он собирался сделать копии и выдавать их за оригинал. Перуджу, с одной стороны, хвалили за итальянский патриотизм, с другой – дали ему небольшой тюремный срок. «Мону Лизу»? – спросил я. – Во-первых старый холст…

– Доска, кэптен, – перебил он меня.

– Так значит, она написана на дереве? – проговорил я. – Вот не знал. То есть вы хотите сказать, что экспертам неизвестна порода дерева, запах, общий вид старины, «выдержанности» древесины и всего прочего, что характерно для столь старой деревянной доски? Один только запах ее может засвидетельствовать знатокам, имеют ли они дело с подлинником или с подделкой. И это далеко не все. Вспомним пигменты, которыми пользовались тогда, – сегодня воспроизвести их, как я понимаю, невозможно. Кроме того, как воспроизвести аромат времени, естественное старение поверхности? Видите ли, ни одну из этих подробностей невозможно воспроизвести в полной мере – достаточно убедительно для того, чтобы обмануть эксперта, знающего свое дело. Словом вся ваша история неправдоподобна. Все перечисленные мной особенности полностью исключают возможность подделки картины, столь знаменитой, как «Джоконда» – с точки зрения эксперта, конечно.