Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

– Так вот, кэптен, – ответил он, – вы свое сказали, теперь послушайте меня. Во-первых, чтобы получить доску, которая без колебаний будет признана подлинной, мне пришлось распилить вдоль доску, на которой написана «Мона Лиза», с помощью специальной механической пилы. Работенка была еще та, это я вам гарантирую. Занимавшийся этим делом человек был мастером своего дела и пользовался особым ленточным полотном буквально волосяной толщины. Сперва он попрактиковался на дюжине аналогичных досок, и только после этого я позволил ему распилить «Мону». Тогда он положил картину на стальной стол своего станка и срезал с нее изображение, оставив под ним древесины едва ли на восьмую часть дюйма. Он сделал это легко и непринужденно, однако сам я стоял рядом с ним и все это время обливался холодным потом. Он получил за десять минут работы сотню долларов, a я, наверно, заработал за то же время сотню седых волос.

Тогда я взял «Мону» и наклеил ее на новую, с иголочки, доску, ибо слой дерева, на котором оставалась картина, был настолько тонок, что прогибался при попытке взять ее в руки.

Так мы получили доску, пригодную для написания копии. И она была написана на подлинной доске «Моны Лизы». Толковая мысль, не правда ли? Так что экспертам не было повода сомневаться… Вот так, сэр!

Впрочем, кэптен, странно, что французы не сумели заметить, что над картиной колдовали, – а ведь они могли сделать это даже после двухлетней разлуки с прекрасной дамой, если бы обнаружили, что доска стала тоньше! И это скажу вам, великолепно! Теперь копия провисит в музее долгие века, и туристы из всех частей света будут являться к ней и охать, почитая за подлинник. A он-то, сэр, будет находиться именно там, куда стекается все подлинное – в вотчину самого Бога, в США. Только подумать, что пара штангенциркулей могла бы предотвратить подобный исход, если бы только они позаботились измерить толщину панели, прежде чем мой друг вынес картину из Лувра!

– Бесспорно остроумная идея, – отметил я. – Вы прекрасный рассказчик! Но как насчет состава красок и всех прочих немыслимых подробностей?

– Краски, кэптен, обошлись мне в пятнадцать тысяч долларов наличными. Я скупил несколько старых полотен, относящихся примерно к тому же времени – и причем недурных, – и соскреб с них красочный слой, сэр. Да, я сделал это ради тех красок, которыми они были написаны. Сердце мое разрывалось на части, но таков уж большой бизнес. А затем знакомый мне старый художник получил работу всей своей жизни. Бесспорно, умнейший человек среди всех, кому приходилось красть холсты, потому что у него не было денег, чтобы заплатить за них. Я же пообещал выплатить ему пять тысяч добрых и увесистых долларов в тот самый день, когда он закончит копию на деревянной доске – в том, естественно, случае, если копия окажется такой, что я не смогу отличить ее от оригинала.

И вот что, кэптен: он это сделал. У него ушло на работу три месяца, и когда она была закончена, я не смог отличить одну картину от другой, разве что новая нуждалась в «загаре» – это мой личный маленький секрет. Я делаю эту часть работы с помощью солнца и цветных стекол. Я дал этой картине целый год подобной обработки, пока краски сохли и затвердевали, и, скажу вам, сам Эл да Ви не сумел бы отличить один экземпляр от другого!

– Но зачем было тратить двадцать тысяч долларов на изготовление копии, если подлинник находился в ваших руках?

– Она была предназначена для того, чтобы обвести вокруг пальца французское правительство, – сообщил он мне.

– Каким образом? – спросил я.

– Я намеревался ее «подбросить»! – пояснил он. – А потом мой агент должен был обратиться к торговцу живописью и предложить как подлинник, сами понимаете.

Конечно же я понимал, что ни один делец с восточной стороны этого утиного пруда не возьмется за дело, которое не сулит никакой выгоды, кроме неприятностей. Я прекрасно понимал, что в таком случае, они первым делом побегут в полицию за наградой и известностью в прессе.

– Хорошо, – спросил я, – но что вы приобрели всей этой комбинацией кроме того, что ваш агент оказался в руках полиции?

– Он все испортил! – сообщил мне мой гость. – Моей вины в том, что его арестовали, нет.

– Но по какой причине вы хотели, чтобы властям досталась копия, на которую вы потратили двадцать тысяч долларов? – снова спросил я. – Если вам нужно было, чтобы они получили свою копию, почему вы не предложили им выкупить ее за вознаграждение? Они заплатили бы внушительную сумму – достаточно большую, насколько я понимаю, – если, конечно, не сумели бы перед этим поймать вас!

– В этом и весь смысл моей комбинации, – объяснил он. – Если бы я предложил им продать картину, они отнеслись бы к ней с большей подозрительностью, a мне не нужно никаких сомнений, кэптен. Если бы они решили, что я хочу сбыть с рук оригинал втайне от дилера, и что они наткнулись на меня случайно, тогда их настроение было бы таким, каким я хочу его видеть… вы понимаете меня?

Видите ли, кэптен, я заплатил двадцать тысяч долларов за эту картину просто для отвода глаз. Я везу оригинал в США, где, как я уже говорил, патрон обещал мне заплатить за оригинал пятьсот тысяч долларов. Однако он даже не прикоснется к этой картине, если с ней будут связаны какие-то неприятности. Я должен оставить за собой чистый след, и потому необходимо вернуть французскому правительству то, что они сочтут собственной картиной, а мой патрон сможет без опасений повесить оригинал в своей личной картинной галерее. Он – подлинный коллекционер, и ему достаточно знать, что оригинал находится под его крышей, без того, чтобы трубить об этом факте по всему миру, подобно хозяйке салона.

Если возникнут какие-нибудь сомнения, он объявит эту картину тем, чем она не является, то есть копией, и никто возражать не станет, потому что люди уверены в том, что подлинный и неоспоримый оригинал находится там, где ему и положено. Так что, благословенна будь эта разновидность коллекционеров! За их счет мы, профессионалы в другой области, имеем возможность жить. Надеюсь вы поняли все пункты повестки дня, кэптен? – он улыбнулся настолько приветливо, что мне пришлось последовать его примеру.

– И все же, – сказал я ему, – перевозкой краденого добра я не занимаюсь, мистер Блэк. Поищите кого-нибудь другого.

– Не надо, кэптен Голт, – сказал он, – вы ведь тоже добрый американец! И, как мне кажется, мы должны постараться, чтобы этот самый товар оказался в милых и добрых Штатах. Он слишком хорош для любой другой страны на свете, и вы не должны думать, что меня интересуют одни только доллары. Если бы это было так, я продал бы эту картину, не сходя с места, в течение одних суток, избавляя себя от всех тревог и риска, однако картина эта должна перебраться в нашу страну, кэптен, и оставаться у нас, пока не привыкнет к месту.