Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

– Дорогая леди, – спросил я, – не разрешите ли вы выкурить в вашем присутствии сигарету, а заодно предложить таковую и вам?

Она согласилась, как и мистер Блэк.

– Да Винчи был великим живописцем, – проговорил я.

– Не сомневаюсь, – ответила она.

– Однако он не был великим художником. Понятным образом я оцениваю его исключительно по «Моне», единственной его картиной, которую видел, но которая считается его величайшим творением.

– Что вы хотите сказать?

Вопрос был задан в лоб, и я ответил на него столь же откровенно:

– Этот парень, да Винчи, слишком пристально вглядывался в бездонные глубины человеческой природы и забыл про высоты. Глаза этого художника были обращены к сточной канаве, пока он пыхтел и живописал, продвигаясь к вечной славе – среди других извращенцев и среди огромной и слепой толпы, следующей призывам распутников, потому что им не хватает знаний для того, чтобы крикнуть «вздор» открыто. В наши дни стоимость «Моны» чрезвычайно высока, должно быть, миллионов десять долларов на свободном рынке. – Мысленно я бодро улыбнулся. – Но если она стоит таких денег, она стоит их как живописное произведение, а не как целостное произведение искусства! Она представляет собой продукт извращенного ума и чрезвычайно великого мастерства.

– Это совершенный шедевр, плод великого и удивительного искусства! – заявила мисс Ланни. – Приятно видеть, как самоуверенные любители пытаются поучать мастера!

Выходка ее рассмешила меня.

– Моя драгоценная леди, – проговорил я, – вы же согласны с тем, что моя копия «Джоконды» не так уж плоха. – И поманил ее к тому месту, где мой этюд нежился под солнышком на переборке.

– Но рядом с оригиналом, – улыбнулась она, – ваша картинка смотрится как бутылка пива рядом с чудесной венецианской вазой. Вам присуще здоровое и искреннее восхищение собой, капитан! Кстати, а почему вы наделили свою копию бровями? – вдруг спросила она.

– Дело в том, что эффект нравится мне больше, – пояснил я. – Я не любитель аномалий. К тому же, это выглядит более благопристойно!

– Боже мой! – пробормотал мистер Блэк. – Сегодня, кэптен, вы в ударе.

– «Мона», – повторил я еще раз, – изображает порочную женщину – продукт порочной природы. Я утверждаю это, конечно, потому, что знаю нотку порочности за собой; лишь в редкие мгновения жизни я ощущаю в себе силы бороться с этим пороком, который заставляет меня воспринимать каждую женщину худшей, чем она есть на самом деле. Вот видите! Я не могу перестать обличать вашу сестру, даже когда вынужден объяснять свою позицию.

Мне пришлось посмеяться над собой, чтобы напряженность оставила их обоих, и когда я объяснил свою позицию, сославшись на свои недостатки, выражение ожесточенного критицизма в глазах мисс Ланни уступило место мягкому и вполне женственному интересу.

– Кэптен Голт наверняка срывается с цепи всякий раз, когда на ковре появляется женщина! – проговорил мистер Блэк. – Надо полагать, мисс Ланни, что, подобно многим мужчинам, он некогда неудачно влюбился, и в то или иное время его избранница лишила молодости его душу. Уж я-то знаю! – Он кивнул в мою сторону. – Он говорит о «Моне» подобное только потому, что она женщина, благослови ее Господь. Однако, кэптен, я уверен в том, что вам следует прекратить подобные выходки, иначе они превратятся в привычку.

Мисс Ланни протянула руку к другой сигарете, а затем склонилась ко мне, чтобы прикурить.

– Так вы считаете ее очень плохой женщиной, капитан Голт? – спросила она негромко. – Наверно, вы правы! – Она посмотрела в мои глаза сквозь сигаретную дымку. – Очень жаль, что ваше знакомство с женщинами исчерпывается особами подобного рода, – продолжила она с прежней интонацией. – Вам следовало бы познакомиться с действительно хорошей женщиной; она исцелила бы вас.

– С чего бы вдруг? – спросил я. – Кстати, неужели вы считаете себя способной исполнять роль доброго лекаря, милая леди?

– Я готова попытаться, – проговорила она по-прежнему негромко.

– С чего бы вдруг? – повторил я погромче, так чтобы меня услышал и сидевший возле открытой двери мистер Блэк. – На свой лад вы ничем не лучшее ее! Вы говорите такие слова подобным тоном для того, чтобы я увидел в вас непорочного ангела, полного женственного сочувствия, однако в глубине души вы все равно одна из них! Возможно, вы добродетельны – я не стану утверждать обратного, и надеюсь, что не ошибусь, – однако вам свойственно все вечное и неизменное, низменное и притворное женское коварство! Вы являетесь сюда в качестве моей приятельницы и подруги мистера Блэка, вы дружелюбно общаетесь с нами, вы даже готовы сердиться на нас, и в то же время принадлежите к находящейся на корабле воровской шайке, пытаясь выудить у меня или мистера Блэка картину, которая, по вашему мнению, находится на моем корабле.

Пока я говорил, мисс Ланни медленно бледнела, и я даже решил, что она вот-вот упадет в обморок. Однако она сидела молча, дым поднимался над зажатой в ее пальцах сигаретой, и только глаза ее не отрывались от моего лица, большие и темные за жидкой струйкой дыма.

Пока я произносил свое обвинение в адрес мисс Ланни, мистер Блэк поднялся и шагнул в мою сторону, выражая всем лицом своим гнев и недоверие; однако упоминание о картине остановило его, и теперь он сидел и взирал с тем же недоумением, что и девушка. Мы оба смотрели на нее, однако она даже не шевельнулась, не отрывая от меня своих ошеломленных глаз.

– Вчера вечером вы позволили мистеру Блэку любезничать с вами на шлюпочной палубе, чтобы ваши сообщники могли обыскать его каюту. Теперь же, установив, что мистер Блэк не располагает ею, вы со своими друзьями решили, что она должна быть у меня, и вам рекомендовали переключить внимание на мою скромную особу. Нисколько не сомневаюсь в том, что нынешним вечерком вы должны были устроить сеанс маленького любовного общения со мной на какой-нибудь другой палубе, чтобы они могли пошарить в моей каюте. Однако заверяю вас, дорогая мадам: во всем, что касается женщин, я всегда придерживался правила не выделять одну-единственную из общей толпы. Кроме того, как капитан этого судна я располагаю неожиданными для вас возможностями приглядывать за ходом событий. В качестве доказательства справедливости моих слов, позвольте перечислить имена ваших сообщников. Это господа Тиллоссон, Врагер, Бентли, и наконец мистер Элросс, ваш муж. Три фамилии были мне известны уже после того, как мы провели в море двадцать четыре часа, однако теперь я в состоянии называть имена всех ваших сообщников. Капитанские полномочия позволяют мне немедленно арестовать всех вас, однако в этом нет необходимости. Ни я, ни мистер Блэк не опасаемся того, что могут предпринять ваши друзья, и позвольте мне сказать вам, что единственной «Моной Лизой» на корабле является моя копия, висящая на той переборке. Надеюсь, что вы не думали, будто мистер Блэк, располагая ценной картиной, которую ему нужно было доставить в Нью-Йорк, открыл это людям вашего сорта, путешествуя с ней на одном корабле?